Вот балда! А кстати, не назвать ли его Балдой — совсем недурно.

Как бы не так! Ему удалось слямзить у них немножко холодной картошки-фри и при этом не дать сделать из себя шаурму, — сразу видно, этот ворюга далеко не глуп… Хотя надо сказать, в данный момент, когда с его слюнявой пасти свисали три картофельных «соломки», вид у него был самый что ни на есть дурацкий.

— А ну-ка, покажи еще разок, как ты служишь…

Оп-ля! Мгновенная метаморфоза: хвост застыл, морда окаменела, картошка отвалилась, голова поднята, правая передняя лапа протянута вперед. Гаранс пришла в полный восторг. Наклонившись, она чмокнула когтистую лапу и призналась:

— Я тебя обожаю. Ты — мой прекрасный принц.

И тут же, оглядевшись, воскликнула:

— Где это мы с тобой? На Мадридской улице?.. Значит, ты мой Мадридский принц! Как Луис Мариано… Ну конечно, вылитый портрет!.. Та же белая манишка, тот же бархатный взгляд, те же охи-вздохи… К тому же, мне кажется, Мариано был в подборке Венсана… А зажигательные шансонетки действуют на нас не хуже антидепрессантов… Ну, что скажешь, такое имя тебя устроит?

Луис Мариано вроде бы ничего не имел против. Лишь бы ему разрешили подобрать упавшие кусочки картошки.

Луис Мариано… Черт знает что такое!..

— Ладно, хватит! — взъярилась Гаранс. — Какая разница, если вся моя жизнь, с начала до конца, черт знает что такое… Жилья больше нет, работы нет, денег нет, будущего нет… «Ах, как чудееесно!» — наверно, так он проворковал бы своим сладким тенорком…

«Вся жизнь перед на-а-ами! — заголосила она, вытанцовывая вокруг своего спутника, отнюдь не похожего на королевского спаниеля. — Он сжимает вам ру-у-ку… ах, как чудееесно, тра-ля-ля, тра-ля-ля!..» Пес веселился от души, не мог устоять на месте — ни дать ни взять лабрадор, гоняющийся за утками в болотах Солони. Он прыгал как сумасшедший, вертелся вокруг своей оси и подтявкивал ей в такт.

«Уехать вдаааль… медовый месяц на Кууубе… ах, как чудееесно, тра-ля-ля, тра-ля-ля…

О, ночь любвиии, что длится вееечно… ах, как чудееесно, тра-ля-ля, тра-ля-ля!»

Эту музыкальную интерлюдию прервала вибрация ее мобильника. «Ну надо же, — подумала она, взглянув на экранчик, — это называется: помяните ночь любви, и она уж тут как тут…»

Разговор, состоявшийся в Париже, на скрещении Мадридской и Римской улиц, длился 03 минуты 27 секунд (согласно показаниям телефона) и окончился словами: «Ладно, хорошо, ну пока…» и, скорее всего, не войдет в анналы любовных речей. В двух словах — я постараюсь быть краткой: у женатого человека неожиданно образовалось «окно» в делах, совсем небольшое, порядка двух часов… да, именно так, и вот он подумал: а не совпадает ли, по какой-нибудь счастливой случайности, этот свободный промежуток с таким же свободным промежутком в ее делах? Ну что тут сказать: вопрос упирался не столько в моральные соображения (Гаранс так часто приходилось сносить от него подобные обиды, что одним унижением больше, одним меньше — не суть), сколько в тот факт, что в данную минуту ей ужасно хотелось обсудить с кем-нибудь свою жизнь, поделиться своими экзистенциальными сомнениями, а не трахаться. Вдобавок, даже если бы такое желание у нее и возникло, сама мысль о том, как ей разделить свои пятнадцать квадратных метров с этим кобелиной и своим Луисом, внушала ей, прямо скажем, самые пессимистические прогнозы относительно продолжения их любовного романа. Она отнюдь не была ханжой, но подобное отсутствие интима — она ясно это предчувствовала — грозило сильно омрачить эту встречу. И потому дала ему понять, что — нет, в данный момент она не горит энтузиазмом.