— Ой, как хорошо! Ужасно хочется принять душ. У меня такое ощущение, что мы в дороге уже месяц.

— Чего же ты хотела? Мы проехали почти семьсот миль — в обычной жизни тебе понадобился бы на это как раз месяц. С завтрашнего утра начинаем рулить посменно. Три часа ты, три часа я. Могу даже четыре.

— Нет уж, давай поровну.

Они оставили Кэти щедрые чаевые и торопливо покинули ресторанчик, оставив позади себя разгорающееся сражение между толстой дамой в меховой куртке и флегматичным менеджером.

Следуя указаниям Пабло, Даг ехал по главной улице Рексвилля, но внезапно из-за поворота вылетел маленький «жучок» нахально-оранжевого цвета. Даг со всей силы ударил по тормозам, Элис с размаху тюкнулась лбом в стекло, фургон пошел юзом… Потом Даг торопливо посмотрел на Элис.

— Ты в порядке?

— Шишка будет. Ох!

— Да чтоб этому…

Далее Даг Брауни в весьма энергичной форме употребил выражения, которые ни в коем случае нельзя употреблять в присутствии женщин. Элис даже про шишку забыла, в восхищении уставившись на своего телохранителя.

В следующий момент в стекло со стороны Дага постучали. Даг и Элис дружно повернули головы.

Маленькая, кругленькая, очень сердитая негритянка в лыжных штанах, бесформенной куртке и красной бейсболке подбоченившись стояла возле Ласточки и грозно хмурила брови. Ей было лет семьдесят… хотя, возможно, и восемьдесят. Волосы у нее были белыми как снег, но кожа на лице гладкая, а сверкавшие яростным огнем глазки вообще могли принадлежать тридцатилетней…

Даг вылез из машины, Элис за ним. Негритянка, доходившая Дагу примерно до груди, воинственно ткнула его пальцем в область солнечного сплетения.

— Что это ты себе позволяешь, дорогуша? Какого дьявола ты вылетел на дорогу перед моим носом?

— Мэм, при всем моем уважении, я ехал по главной, а вы…

— Я езжу здесь уже пятьдесят пять лет, дорогуша, и свои дурацкие правила ты можешь засунуть себе…

Элис робко подала голос:

— Мэм, здесь же даже знак висит — выезд запрещен…

Негритянка немедленно забыла о Даге и переключилась на новую мишень:

— А почему он здесь висит, сказать? Потому что шериф Кроули — гад, засранец и приставала!

— Но…

— Ничего и не «но»! Он нарочно повесил этот клятый знак, чтобы отобрать у меня права, потому как еще его мамаша — ведьма старая! — заимела на меня в шестьдесят третьем году зуб! Видишь ли, я задавила ее курицу! А то, что ее курица была еще глупее своей хозяйки и ходила по всей улице, — это как?!

Ошеломленная Элис спряталась за спину Дага. Тот кашлянул.

— Мэм, если вы не пострадали, то у меня к вам претензий никаких нет, и мы могли бы…

Однако старушку занесло не на шутку.

— …И из-за такой ерунды она со мной не разговаривала, а сыну своему Вику — это и есть наш шериф, помилуй нас, Господи! — наказала покою мне не давать, вот до чего подлая была баба. И этот самый Вик — а я же прекрасно помню, как у него вечно текло из носу, и в школе он сидел с открытым ртом, потому и заеды у него были на губах, еще старая Мэг Баролби лечила их морковным соком, — так вот тот Вик, которому самое место уборщиком церкви работать, вдруг заделался шерифом, будьте-нате, отрастил усы, чтоб никто не видел его открытого рта, и теперь хочет по завету своей мамаши лишить меня прав!

Даг и Элис медленно отступали к машине. Маленькая негритянка набрала воздуха в грудь — и тут же завопила, указывая за спины на Дага и Элис:

— Вот, пожалуйста! Что я говорила? Как койот, он сидит в засаде и ждет, чтобы я дала маху! Больше ничем он не занимается, только пристает ко мне!

Даг обернулся.