– Привет, Ирина.

О, какой ты… И никогда не зайдешь, никогда не позвонишь, свободный мужчина. На свидание торопишься?

Учуяла Силу и Смерть. Лучше мертвый Дракула, чем живой муж, сказала какая‑то голливудская шлюшка. Тем более, что муж тоже полумертвый. Ах, Ирочка, иди своей дорогой, не буди лиха, пока оно тихо.

– Да нет. Я так…

– Гуляешь, значит. Может, поболтаем?

– Вообще‑то я…

– Ты – в центр? Может, сходим куда‑нибудь?

О, Геката, Повелительница Всех Полнолуний! О, Кали, Покровительница Всех Кровопийц! О, бизнес‑леди, живые и мертвые! Медом намазан, ладаном надушен, всегда готов к услугам.

– Послушай, Ира, ты как бы допускаешь мысль, что у меня могут быть дела? Я не хочу тебя обижать, но ты понимаешь…

– Ясненько, занятой Женечка. Прости, что осмелилась побеспокоить. Позванивай.

Скатертью дорога, моя дорогая. Вечер будет хуже, чем казалось. Живой котенок царапает мертвое сердце. Двери вагона захлопнулись адскими вратами. Свет желтый, свет серый, пыльные кабели за пыльным стеклом, пыльный филиал преисподней, пыль и пот, пыль и кровь.

Нельзя сказать, что Женя особенно любил Невский проспект. Их двоих, Женю и Невский, ничего не связывало, кроме Казанского собора, кроме хипповского прошлого. Эта старая мимолетная привязанность прошла давно. С тех пор, на Женин взгляд, Невский не похорошел.

Площадь Восстания. Вот куда меня несло. Лиза. Ее поганый найт‑клуб. Нет уж, только не светское общество. Мы – люди не светские, и джинса у нас драная. И детей мы не…

Кстати о детях. Почему нам так не нравится этот бледный красавчик с юной шалавой в серебряной куртейке? Вышли с вокзала. Идут к автомобилю – приличная машина.

Эд!

Женя просочился сквозь редкую вечернюю толпу с неожиданной скоростью. Закрыл спиной дверцу пискнувшего лимузина. Оба – и вампир‑джентльмен, и его раскрашенная пассия – уставились недовольно. Непонимающе.

– Добрый вечер, мистер Эд, – сказал Женя. – Стало быть, с мальчиками завязано?

– Добрый вечер. Мы так хорошо знакомы? – в удивленных агатовых глазах – красное марево убийства.

– Достаточно. Отпусти девчонку.

– Да я ее и не держу, – ответил вампир с нервным смешком. – Что ты делаешь? Зачем?

Тонкая белая рука убралась с рукава девочки – и легла на него снова. Под растерянной улыбкой Женя ощущал жестокую нежность и голод. Нежность?!

– Не смей ее убивать, – сказал Женя.

– Вы чего, больной? – сказала девочка. В ее сонных, томных, пустых глазах мелькнуло раздражение. – Отвалите, а?

Эд улыбнулся. Смущенно?

– Я вынужден извиниться за Анжелочку. Дитя природы – что на уме, то и на языке.

Женя поднял за подбородок голову девочки. Ее лицо выражало сдержанное раздражение и маленькую злость, не направленную ни на кого в особенности. Глаза, по‑прежнему сонные, не отразили ни тени беспокойства или даже любопытства.

– Ты знаешь, что он – убийца? – спросил Женя медленно и четко. – Что ты сегодня умрешь – знаешь?

Девочка усмехнулась. Сморгнула. И вдруг смысл слов дошел до нее – она стремительно выдернула рукав из пальцев Эда и мгновенно оказалась за Жениной спиной.

– Ты напрасно это делаешь, – сказал Эд.

В его тоне были обида, непонимание и укор, но не было ожидаемой злобы. Это почему‑то взбесило Женю.

– Пошел отсюда! – рявкнул Женя, как никогда. – К чертовой матери, стервятник поганый!

В глазах Эда вспыхнуло алое пламя.