– Однако, княжна моя милостивая, мне пора, – прозвучал голос Паянны, словно не расслышавшей обращенного к ней вопроса, – да и до твоей сладкой ноченьки уж рукой подать.

Точно лезвием ледяным полоснуло во всем теле, от губ до самых щиколоток; позабывшаяся за разговором боль, воскрешенная одним‑единственным словом, как будто мстила за передышку.

Проклятая черная ворона, да как она смеет даже думать о том, что случится грядущей ночью?

– Да лети ты, куда хочешь! – в бешенстве крикнула она, отталкивая от себя старую воеводиху и все‑таки не забывая представить себе двор перед плитняковым донжоном, таким же приземистым и несокрушимым, как и сам верховный судья.

Теперь, когда чернокожая ведьма была препровождена не в очень‑то благородное судейское семейство, надо было сделать глубокий вдох и явиться под собственный кров, как ни в чем не бывало.

Получилось. Не в первый же раз, в самом деле…

Супруг вместе с детишками уже укрылся от непогоды в шатровом покое их импровизированного замка; воплей Эзрика тоже слышно не было, как видно, Ких, на все руки мастер, уже его утихомирил.

– Яусталакаксобака, – торопливо пробормотала она недавно освоенную земную формулу. – Пойду, лягу.

Было в ее тоне что‑то такое, что Юрг даже не улыбнулся.

– Конечно, малыш. Паянну отыскала?

– И даже отправила к Пыметсу, погостить. – Это уже из их уютной спаленки. Швырнула плащ на пол, скинула сапоги и повалилась на постель, крепко‑накрепко зажмурившись. Раньше это просто означало бы: «сплю, не буди»; теперь же ей приходилось сжиматься в комочек, чтобы как‑то пересилить, стиснуть свою неумолимо растущую томительную боль в никудышных тисочках слабеющей женской воли.

Юрг прошел мимо на цыпочках, пронес в детскую прикорнувших малышей. Они позволили себя уложить безропотно, как видно, сказалась надвигающаяся буря. Юрг вернулся, всмотрелся в осунувшееся и вместе с тем на удивление помолодевшее лицо жены – это ж и здоровый мужик не выдержит так с планеты на планету порхать, одни психологические перегрузки чего стоят. Вот и сейчас даже не сняла ни куртки, ни обруча; однако первый сон лучше не тревожить, через час‑полтора можно будет все это исправить… Он осторожно прилег рядом – тоже тянуло в сон, метеозависимость на старости лет развивается, не иначе.

Темнело так стремительно, что жучки‑фонарщики под потолком начали зажигать свои чуть теплящиеся огоньки, но своду неистово забарабанили первые капли тропического ливня. Мона Сэниа внутренне изготовилась: вот сейчас. Такой грохот ведь и мертвого разбудит. Еще секунда. Ну же, ну…

Оськин трубный рев был слышен, наверное, даже в караулке, но принцесса ждала его и поэтому вскочила первая.

– Спи, спи, – шепнула она мужу; – сейчас я его убаюкаю.

Она нагнулась к плащу, и влажный пучок подрёмника тревожно захолодил ее ладонь. Спи, муж мой, любовь моя.

Колдовская травка, повинуясь едва уловимому движению пальцев, перекочевала через ничто прямо под супружескую подушку. Теперь оставалось только утихомирить крикливое чадо. Она скользнула в персональную Эзрикову спаленку, где на табурете постоянно восседал в позе богомола пучеглазый свянич, прижимая к мохнатому брюшку полный рожок, отчего молоко всегда было теплым.

– Ких, – негромко позвала она; – тебе сегодня опять приглядывать на Эзрой.

Дружинники в такую рань еще не ложились, поэтому младший из них явился в тот же миг, лопоухий и на все готовый, точно седьмой гном из земной сказки.

– Только не давай ему плакать, прошу тебя, – проговорила принцесса каким‑то странным, совсем не повелительным тоном.