Он вздрогнул, точно над его ухом прозвучал оглушительный разряд, помахал рукой, прогоняя вновь явившееся ему видение. Потом пожевал губами и неуверенно произнес:

– Эзер… Эзерис.

– Черт тебя дери, менестрель, – нарочито грубовато воскликнул командор, чтобы окончательно вывести его из столбнячного состояния. – А попроще ты ничего не мог придумать?

– Я?.. – растерянно пробормотал Харр и снова повел рукой, отстраняя от себя тени прошлого.

Ардиень укоризненно глянула на Юрга и, передав ему ребенка, тихонько присела рядом.

– Все теперь будет хорошо, – зашептала она, поглаживая его по спутанным волосам, – все страшное позади; ты теперь только о сыне думай, я его тебе вынянчу, и все будет хорошо, все обязательно будет хорошо…

Что‑то пожухлое, еще недавно бывшее голубым, выскользнуло из‑под ее пальцев – то ли василек, то ли бабочка. Харр машинально поймал это на черную ладонь.

– Пирлюха, – прошептал он; – и ее, бедолагу, не пожалели…

И в тот же миг откуда‑то из‑за плеча моны Сэниа стремительно выметнулся Кукушонок, и пронзительный крик его даже отдаленно не напоминал тот почти человеческий голос, который все затворники Игуаны привыкли от него слышать. Ринувшись между Харром и Ардиенью, он точным клевком подхватил с черной ладони дохлую букашку.

– Ты что, Кукушонок? – крикнула мона Сэниа, подбегая.

– Крэг! – прозвучало, как проклятие. – Это маленький крэг!

7. Неприкасаемый

Охи, ахи и страхи, вызванные опознанием крошечного крэга, постепенно улеглись, благо злополучная тварь как минимум сутки пребывала в дохлейшем состоянии. Во избежание сюрпризов бренные останки были удостоены той же погребальной почести, что и его венценосный сородич, после чего все бирюзоводольцы вернулись к повседневным хлопотам.

Прежде всего, следовало обезопасить себя от непрерывного ора менестрелева отпрыска, как видно с рождения тренировавшего голосовые связки по двадцать три часа в сутки. Для этого один из двух экспедиционных корабликов пришвартовали сзади к центральному, соединив его проходами как с детской, так и с шатровым покоем – последний главным образом для Ардиньки, сразу принявшей темнокожего скандалиста как родного. Туда переместили перламутровую, уже кое‑где облупившуюся колыбель, и некоторое время Флейж порхал между Асмуровым замком и Бирюзовым Долом, но велению принцессы обустраивая сей ясельный приют для почитаемой всеми царевны‑нянюшки на свой вкус, оказавшийся вполне изысканным.

Неведомая первозданным роскошь, с которой была обставлена круглая светелка, изумила и даже чуточку напугала Ардиньку, чей быт немногим отличался от жизни отцовских подданных, тем не менее, она была нескрываемо счастлива. Только сейчас обнаружилось, что она сегодня захватила с собой плетеную корзинку, с которой ее матушка прилетала на помощь Касаулте.

Как и прошлым летом, внутри кто‑то шевелился.

Под любопытными взорами присутствующих девушка достала выдолбленную тыкву; из нее, зябко пошевеливая усиками, выполз невероятно мохнатый свянич, как заметил Юрг, до жути похожий на земного паука‑птицееда, только о шести лапах. Страхолюдное существо огляделось, тараща фасеточные глазища, и отправилось обследовать Эзерисовы апартаменты, не делая пока, к облегчению Юрга и его команды, никаких попыток проникнуть в соседние помещения.

Во всей этой суете безучастными оставались только двое: мона Сэниа, старательно занимавшаяся какими‑то мелочами, чтобы ее отрешенность не бросалась в глаза, и новоявленный отец, которого никак нельзя было назвать счастливым. У этого забота была одна – похоже, он собрался восполнить все то, что ему не удалось съесть за прошедший со времени его исчезновения год.