Он деланно засмеялся и потянулся к свой парке.

Я даже не осмеливался спросить, почему он не выдал меня Лэндсу. И почему так всполошился из-за экспедиции Фергюсона. Мне хотелось лишь одного — поскорее избавиться от его присутствия.

— Я должен поспать, — бормотал он, надевая парку. — Поспать. Что вы собираетесь делать теперь? Уезжайте домой, все равно вам никто не поверит.

Я промолчал, и тогда Ларош вернулся от двери. Вновь приблизившись к кровати, он сказал:

— Вы пойдете дальше, так? Пойдете в леса? Попытаетесь их найти?

Я и сам еще не знал, как поступлю, и потому боялся загадывать на будущее дальше того дня, когда попаду на 263-ю милю и увижусь с Дарси.

— Вам туда не пройти, — сказал Ларош. — Никогда. Там ничего нет, только торфяники, кедры, слепни и вода. Озера, озера, озера… Забудьте и думать об этом. Вас ждет смерть.

Послышался топот ног по голым доскам, и в комнату вошел Перкинс.

— Извините, — в нерешительности пробормотал он. Я думал, ты спишь. Если вам надо поговорить наедине…

— Нет, мы уже наговорились, — быстро сказал я. С его приходом мне заметно полегчало.

— Я должен подумать, — подал голос Ларош. — Увидимся утром, когда я высплюсь. Поезд отойдет не раньше восьми часов. Тогда поговорим еще раз.

Он повернулся и медленно, словно лунатик, вышел из комнаты.

— Это был Ларош? — спросил Перкинс.

— Да, — меня била дрожь.

— Так я и думал. Кстати, твое послание ушло в Гус-Бей.

— Спасибо. Извини за хлопоты.

— Пустяки. Ты можешь поспать еще полтора часа. Ларош не должен знать, куда ты отправляешься, я правильно понимаю?

— Да, не должен.

Мгновение спустя Перкинс уже мирно похрапывал, но мне было не до сна. Ларош вел себя чертовски странно. И эта его постоянная напряженность. Здесь что-то крылось, что-то недоступное моему пониманию. «Вы небось думаете, что я их убил». Каким тоном он это произнес! И почему его так волновала экспедиция Фергюсона?

Когда за мной пришел шофер грузовика, Перкинс даже не пошевелился. На улице стоял колючий мороз, звезды растаяли, погасли огни в спящем лагере. Мы поехали назад той же дорогой, миновали аэродром и, трясясь на мерзлых ухабах, подъехали к насыпи, на которой стоял черный в темноте поезд. Водитель высадил меня прямо возле служебного вагона — старого железного сооружения с торчащей над крышей трубой. Как только грузовик отъехал, над моей головой вспыхнул фонарь,

— Кто там? — спросил чей-то голос из тьмы. Я назвался.

— Добрый вечер, я Анри Гаспар. — Кондуктор пожал мне руку. На нем была высокая фуражка с золотой кокардой, казавшаяся нелепой в этой дикой стране. — Вы едва не опоздали, друг мой, мы уже отправляемся. Что ж, входите, будьте как дома.

С этими словами он ввел меня в вагон и куда-то ушел. Внутри было идеально чисто и на удивление уютно. В маленьком купе размещались две двухъярусные койки, а дальше — салон с кожаными сиденьями, столом и дровяной печью, не уступавшей габаритами кухонной. Венчали убранство вагона стены из красного дерева и свисавшая с потолка керосиновая лампа.

Я устало сел. Послышались крики, залился трелью свисток, тоскливо зашелся гудок локомотива, и мы тронулись. Нас тут же поглотил кедровый лес. Стук колес на стыках, холод, чернота ночи. Керосиновая лампа на потолке заплясала. Анри вошел в вагон и принялся заваривать кофе.

Мы выпили по чашке, покурили вместе, и я залез на верхнюю полку. На этот раз я уснул как убитый и проспал довольно долго.