– Мне опротивело сидеть дома!

– И кто в этом виноват? Правда, что ты задолжал Олегу, Стасику, Вовке, Димке?

– Откуда ты знаешь?

– Ленка сказала.

– У Ленки язык как помело.

– Это правда или неправда? – настаивала Саша.

– Допустим.

– Андрей! – со стоном восклицает моя дочь. – Зачем ты берешь в долг, если не можешь отдать?

– Затем, что хотел сделать тебе приятное, подарить цветы, смешные игрушки, сводить в кафе и прочее. Доставить удовольствие. Напрасно старался?

– Нет, то есть да, – путается Саша.

– У меня, между прочим, – капризно, с вызовом говорит Андрей, – последние джинсы на излете. И кроссовок нет, и ветровка позорная.

– Может, тебе стоит пойти поработать? – предлагает Саша. – Пусть временно, пусть на простую должность, но хоть долги отдать и одежду купить. Тебя Олег звал и Лешка.

– Сколько раз тебе повторять! – повышает голос Андрей. – Ты в состоянии запомнить: стоит понизить планку претензий, дорога вверх будет закрыта, останется только вниз скатываться. Чтобы я пошел к Олегу в охранники? Он старший менеджер, а я пропуски проверяю! Так ты меня видишь? Большое спасибо!

На цыпочках я возвращаюсь в свою комнату. Через несколько минут слышу, как хлопает входная дверь. Рассерженный Андрей выскочил из квартиры. Сашка плачет у себя. Дочь рыдает, а я потираю руки. Это ли не кошмар? На самом деле я, конечно, не праздную пиррову победу, а скулю от жалости к Сашке. Меня раздирают противоположные чувства, мне хочется броситься к дочери, утешить ее, рассказать все, покаяться. Нельзя. Если бы Сашке нужны были мои утешения, она бы прибежала сама. Ей больно, моей девочке.

…Как-то мы отдыхали на юге. У Сашки над коленкой вскочил прыщик. Через несколько дней прыщик превратился в громадный фурункул. Верная принципу не заниматься самолечением, я с дочерью отправилась в поликлинику. Там велели прикладывать ихтиоловую мазь, через несколько дней прийти – фурункул будут вскрывать, попросту – давить. Посмотрев на антисанитарию врачебного учреждения, я решила давить сама. Хозяйка квартиры, которую мы снимали, держала Сашку, а я выдавливала гной. Как дочь кричала! От дикой боли Сашка корчилась, вырывалась и кричала так страшно, как не слышали никакие фашистские застенки. Я давила и давила, пока не пошла чистая кровь, без гноя. Точно в страшном сне, накладывала дезинфицирующую мазь, делала повязку. Дочь тряслась, икала, глаза у нее были бешенные и усталые одновременно. Я прижимала малышку к груди, твердила что-то успокаивающее, приказывала себе не плакать, не распускать нюни. Сейчас у Сашки на ноге едва заметный круглый шрамик, фурункулеза, то есть множественных высыпаний, которыми нас пугали, не случилось. Я все сделала правильно. И чем гнойный фурункул отличается от Андрея? Еще вопрос – что больнее выдавливать.

В литературе, в драматургии, чтобы вспыхнул пожар конфликта, требуется запал в виде конкретного поступка или художественной детали – материального предмета. Вспомните злополучный платок у Отелло или браслет в драме Лермонтова «Маскарад». У нас художественной деталью стала брошь.

Большой ценности брошь не имела, это еще моя мама выяснила.