– Милостивые гиазиры! Видал, как загибает! – заржал один из трех, самый представительный и рослый. – А не пошел бы ты в пень, такой благородный!

Эгин молчал. Когда против тебя трое, лезть на рожон не рекомендуется. Пусть сначала кто‑то из троих допустит промах.

– Я же вам говорила, Атен окс… Атен окс… Я же вас просила, Аген, то есть предупреждала, – зашептала Овель, складывая руки замком. – Они выиграли. И я им буду как бы приз. А вы – уходите.

Точеный носик Овель покраснел, и это было заметно даже в темноте. А глаза – о да, милостивые гиазиры, то были глаза жертвенного ягненка. Эгин заложил черную прядь Овель за ее изящное ушко. Улыбнулся ей и, к собственному глубочайшему, хотя и неосознанному в тот момент удивлению, ответил:

– Еще не ясно, кто выиграл, Овель. Может быть, приз достанется мне?

Сказал и подивился собственной наглости. Сыпать двусмысленностями с незамужней родней Сиятельного князя? Норо окс Шин, пожалуй, лишь пожал бы плечами, узнай он об этом.

– Ну чо, нашептались? – рослый детина в высоких сапогах решительно шагнул в грязь, обнажая меч.

Что ж, первый шаг был сделан. Эгин мягко оттолкнул Овель к стене, ограждавшей кольцо сзади, и вдохнул полной грудью. Трое и две собаки. Это плохо. Но не безнадежно.

– А вы чего стали, сюда! – скомандовал рослый, обернувшись к своим товарищам.

Те последовали за ним. Похоже, о честном поединке речь вообще не идет. Впрочем, странно, если бы было иначе. Псы безропотно последовали за хозяевами. «Воспитанные», – в сердцах выругался Эгин.

– Ты чего, благородный? Давно не получал, что ли? – голос зачинщика был низким, с легкой хрипотцой. – Захотелось прадедушку проведать на том свете? – продолжал он, пока его ребята подтягивались к Эгину с боков.

Было видно, что решимость Эгина защищать Овель кажется всем троим странной.

«Он из Иноземного Дома», – спустившись на полтона ниже, сообщил рослому тот, его товарищ, в охотничьей шапке.

– Да хоть из свиты Сиятельной Сайлы! – заржал рослый.

«Интересное дело, – подумал Эгин. – Эти ребята одеты, как штатские, а хамят, словно гвардейцы Сиятельного князя. Разгуливают по Пиннарину с псами, словно высшие чины Внутренней Службы, и оскорбляют чиновника Иноземного Дома. По виду – наемники из северян, по речи – из Урталаргиса».

– Разве вам не известно, какие влиятельные родственники у этой девочки, которую вы сейчас пытаетесь прибрать к рукам? – не оставляя надежды уладить дело миром, поинтересовался Эгин.

– Знаем, знаем! У нее о‑очень влиятельные родственники, – снова заржал тот, что был за главного.

– Особенно дядя! – вклинился стоявший поодаль, тот, что придерживал псов.

– Они‑то нас и послали, господин хороший, так что дела твои швах, – авторитетно добавил третий, обнажая свой короткий и широкий меч.

Случилось то, чего Эгин давно ожидал, – Овель разревелась. Видимо, упоминание о родственниках действовало ей на нервы похлеще любых сколопендр, ползающих по спине, и гадюк, обнимающих шею холодным чешуйчатым воротником.

– Короче… – но рослый не успел договорить, потому что Эгин, метнувшись, словно молния, в глубоком выпаде, всадил меч ему прямо в живот, который, к счастью, не был защищен даже дрянной кольчугой. Всадил на половину длины лезвия. И тут же начал обратное движение. Трюк опасный, но иногда крайне эффективный.

Остатки хмеля слетели с Эгина в тот же миг. Аютское, истерика Иланафа, философствования Онни и даже милые влажные губки Овель – все это уже не существовало для него. Оставались только двое вооруженных мужчин и два свирепых пса, воспитанность которых может обратиться нападением в любой момент.