— Так о чем же еще с Логуновым беседовали? О любви?

— Я с ним больше ни о чем не говорила. — Бровки сдвинуты, губки после фразы крепко сжаты, глазками способна, так и кажется, прожечь дырки в сырцовском камуфляже. Добился своего Сырцов, завел дамочку. И сразу о другом, чтобы не могла понять, с какой стороны кусать будут:

— Машина Светланы Дмитриевны стоит у подъезда. На чем она уехала на дачу? Не на последней же электричке?

— Она сказала мне по телефону, что плохо себя чувствует и возьмет такси или левака поймает.

— А зачем она тебе это сказала?

— Чтобы я не подумала, увидев машину, что она дома, и не ушла.

— Гляди ты, какая предусмотрительная у нас Светлана Дмитриевна! — восхитился Сырцов и продолжил: — Значит, ты пришла без десяти семь, в семь предложила хозяину кофе, он отказался, и ты пошла на кухню, где и пребывала до выстрела почти полтора часа. Что ты там делала?

— Все то, что делает на кухне любая женщина. Готовила.

— Что?

— Что — что?

— Что готовила? Котлеты, пельмени, убийство?

— Да как вы смеете! — завопила Элеонора.

— Смею. Теперь еще один вопрос: за эти полтора часа в эту квартиру никто не заходил?

— Никто.

— Даже дядя?

Вот сейчас достал по-настоящему: еще недавно презрительно оттопыренные губки жалко дернулись, маленький кадык походил вверх-вниз, и только после двойного прокашливания прорезался наконец голосок:

— Какой дядя?

— Да твой, твой дядя!

— Нет у меня никакого дяди! — хрипловато ответила Элеонора.

— Ну, ты даешь! — изумился Сырцов. — А Паша? Павел Юрьевич Рузанов, родной брат твоей матери, — не дядя?

— Дядя, — глухо согласилась Элеонора. — Я как-то про него сейчас забыла от волнения.

— Может, ты от волнения забыла и то, что он сегодня здесь был?

— Его сегодня здесь не было, — собравшись, твердо сказала Элеонора.

— Точно знаешь? — добивал ее Сырцов.

Элеонора на этот вопрос не ответила, не желала отвечать. Помолчали напряженно. И вдруг Махов сказал неожиданное:

— Вы пока свободны, Элеонора Михайловна. Идите к себе на кухню. Только попрошу вас из этой квартиры не отлучаться после нашего ухода. Правда, здесь один наш сотрудник останется, он за вами проследит, но лучше уж предупредить на всякий случай.

— Чего вам подать? — неожиданно спросила Элеонора. — Виски, коньяк, чай, кофе, перекусить чего-нибудь?

— Мы подумаем и потом тебе сообщим, — решил, усмехаясь, Сырцов.

Эля скрылась в апартаментах, и Махов поинтересовался:

— Что у тебя есть, Жора?

— Магнитофонная кассета, — ответил Сырцов. По пути к Логуновым он успел добраться до своей «девятки» и теперь был во всеоружии.

— Где послушаем? — Махова ничем не удивишь. Невозмутим.

— В комнате Ксении есть магнитофон.

Комната, по которой Сырцов в свое время довольно точно определил личность Ксении, перестала существовать. Вроде все было на том же месте — и мебель, и книги, и аппаратура, но, убранная холодной и чужой рукой, она превратилась в стандартное жилище, в котором может поселиться и жить любой другой. Ксению здесь больше не ждали. Сырцов кисло осмотрелся, подошел к магнитофону, предварительно выведя звук на минимум, вставил кассету и сел на стул за письменным столом. Махов стоял: подсознательно ему казалось, что так он будет лучше слышать.