Ксению здесь больше не ждали. Сырцов кисло осмотрелся, подошел к магнитофону, предварительно выведя звук на минимум, вставил кассету и сел на стул за письменным столом. Махов стоял: подсознательно ему казалось, что так он будет лучше слышать.
Голос Маши. Как же ты за два года скурвился!
Мужской голос. Я еще выпью, а?
Голос Маши. Что зря спрашиваешь? Пей, только не напивайся!
Мужской голос. Алкоголики не напиваются…
Кончилась запись. Развернувшись на каблуках, Махов проорал злобно:
— И ты это при себе держал, засранец!
— Зачем же при себе? — возразил Сырцов. Он сидел сложив руки на столешнице и положив на них усталую голову. Сильно умаялся за сутки. — Я ее Деду показал. Вот он-то и определил ее как бессильную пустышку. На любой — наш ли, твой — вопрос Рузанов ответит: кинул доверчивую дурочку.
— Да понимаю я, — уже раздражаясь на себя за свою неконтролируемую реакцию, сказал Махов. — А сегодня ты отдал мне запись, чтобы указать на схожесть почерков в том, двадцатипятилетней давности самоубийстве с самоубийством сегодняшним. Так?
— Именно, Ленечка.
— Нам этого Павла Рузанова искать и искать. Тертый и хорошо натасканный.
— Найдем.
— Подходы?
— Элеонора и Светлана Дмитриевна.
— Ее скоро сюда привезут.
— Не хотел бы я пока с ней встречаться. Да и времени у нас сегодня, чтобы основательно трясти этих дамочек, нет. Тебе пора с Дедом Бидона до конца размотать, а то киллеры расползутся как тараканы, а у меня тоже кой-какие делишки не терпят отлагательств.
— Какие делишки, Жора? — вкрадчиво поинтересовался Махов.
— Личные. Сугубо личные.
— Все ты мне врешь, — с горечью понял Махов.
— Я тебе не вру, Леня. Кое-что не говорю, это есть.
— И все потому, что не хочешь меня замазать соучастием в своих не всегда законных предприятиях, — издевательски закончил сырцовскую фразу Махов. — Как же ты бережешь честь моего мундира!
Сырцов оторвал задницу от стула и с кряхтением поднялся.
— Поехали, Леонид. А здесь пусть пока твой старшой разбирается.
— А со Светланой?
— И со Светланой пусть он. Предварительно.
Перед тем, как устроиться в служебной «Волге» рядом с шофером, Махов, глядя, как Сырцов усаживается в «девятку», безнадежно спросил:
— Куда ты все-таки, Жора?
— Закудыкал! — разозлился суеверный Сырцов. — За кудыкину гору! Домой, куда же еще!
Соврал, конечно. Для начала он поехал в полюбившийся арбатский «Макдональдс» пожрать. Выпив пару пивка из предусмотрительно перенесенной из казаряновской «Волги» в «девятку» упаковки, он наглотался биг-маков и, вернувшись в автомобиль, отдавил соньку минут на сорок. Проснулся весь в поту: в закрытой машине стояла давящая духота, а на нем камуфляж, жилетка, плотная спиридоновская куртка. Сырцов распахнул обе дверцы, стянул куртку, сел за руль и попытался прийти в себя. В голове просветлело, но суставы ныли, и мышцы затекли. Он вылез из «девятки» и на глазах ныне ничему не удивлявшейся московской толпы размялся в присядке и потягиваниях. Вроде порядок, теперь можно действовать.
Очерченный Лидией Сергеевной магический рузановский круг определил первый его маршрут по Дмитровскому шоссе.
Доехав до длинных заборов, он долго мотался по дачным улицам в поисках подходящей стоянки для своей «девятки». Нет, на этих улицах делать нечего: все — на просвет, чужая машина осторожным привилегированным аборигенам здесь сразу бросится в глаза. |