Очень трудно быть на этой улице незаметным и незамеченным, но он старался. Отвык, конечно, от черной работы топтуна, однако школа есть школа: используя деревья, кустарники, закоулки задних выездов, он растворился, исчез с улицы, старательно отрабатывая наблюдение за знакомой загородной резиденцией.

Благословенный мир царил на экс-секретарских гектарах. Пробежал в погоне за бабочкой знакомый громадный пес, нареченный Сырцовым в свое время Кабыздохом. Кабыздох его не учуял: Сырцов был с подветренной стороны. Минут через двадцать — полчаса ступил на террасу Дмитрий Федорович и прокричал в никуда:

— Лукьяновна! Жрать хочу!

Прокричал и исчез в доме. Откуда ни возьмись явилась Ольга Лукьяновна. Поднялась по ступенькам на террасу, пристально, не торопясь, осмотрела все вокруг и тоже скрылась в доме.

Кухня и столовая — в глубине дома, с окнами на ту сторону. Сырцов строго по давней Любиной инструкции махнул через калитку. Тотчас примчался ликующий Кабыздох. Сырцов от греха сделал короткую пробежку и закрылся от всех кустарником у забора. Но от Кабыздоха не спрятаться. Вот он, тут, жарко дышал Сырцову в лицо, смотрел умильно и любовно.

И тут словно шальной бес подсказал… Сырцов спросил у Кабыздоха:

— А где наш Паша, Бобик?

При имени «Паша» Кабыздох с трудом подвигал по земле хвостом.

— Давай поищем Пашу, а, Бобик?

Кабыздох склонил голову набок и не по-собачьи моргал, словно размышляя.

— Ищи Пашу, ищи! — ласково приказал Сырцов.

Кабыздох-Бобик все еще думал.

— Пойдем к Паше, а? — уже просил Сырцов.

Собачка, предварительно вздохнув, двинула тяжелой рысью. Кабыздох-Бобик трусил себе по прямой, а Сырцову приходилось исхитряться, чтобы не быть замеченным из дома. Пробежав примерно двести метров, Кабыздох остановился у забора, ожидая Сырцова, отрабатывавшего свои пятьсот. Приблизившись к забору, сыщик увидел малозаметную калитку, закрытую на щеколду. Он открыл ее и выпустил собачку, которая, ощутив волю, аж подпрыгнула.

Вероятно, когда-то здесь была площадка для совместных развлечений знатных обитателей четырех дач, чьи заборы образовывали гектарный квадрат, на котором находились и теннисный крытый корт, и волейбольная площадка, и танцевальная веранда, и три живописно озелененные беседки, интимный уют которых прямо-таки располагал к важным государственным беседам.

Кабыздох уверенно бежал к самой отдаленной из беседок. Следуя на ним, Сырцов не столько увидел, сколько ощутил, что все это — и корт, и площадка, и веранда, и беседки — давно заброшено и находится в запустении.

Добежав до дальней беседки, Кабыздох присел, ожидавшим одобрения взором глядя на приближающегося Сырцова. Сырцов устроился рядом, спросил негромко:

— А дальше что, Бобик?

Кабыздох лениво повернул башку и, уставясь в некую точку на траве, глубоким басом гавкнул один раз.

— Тихо! — свистящим шепотом приказал испуганный Сырцов. Но собачка и не желала больше гавкать. Минут десять неподвижно сидели при полной тишине. Сырцов решился наконец: осторожно подошел к месту, на которое гавкнул Кабыздох. Присел, внимательно рассматривая травяной ворс. Вот он, четырехугольник, очерченный линиями чуть пожелтевшей, привядшей травы. Крышка люка.