Я проглатываю огромный комок в горле. – Ты порвал с ней прошлой ночью?

Он кивает, поглаживая обертку соломинки, и тихо благодарит официантку, когда она ставит перед нами еду. Когда она уходит, он признается низким голосом: – Ты – любовь всей моей жизни. Я предполагал, что в конце концов я тебя переживу, но видеть тебя вчера? – Он качает головой. – Я не мог вернуться домой к другой и притворяться, что люблю ее всем, что у меня есть.

Тошнота накатывает на меня. Честно говоря, я даже не знаю, как передать эту тяжелую эмоцию в моей груди. Это то, что я так сильно отношусь к тому, что он говорит, но я гораздо больше трусиха? Или все наоборот – я двигаюсь дальше, нашла кого – то и не хочу, чтобы Эллиот вторгался в мою легкую, простую жизнь?

– Мейси, – говорит он, теперь уже более настойчиво, и открывает рот, чтобы продолжить, но тут срабатывает еще один спусковой крючок, еще один вызов в игровом шоу. Я нащупываю бумажник, нажимаю на зуммер, но на этот раз Эллиот останавливает меня, схватив мою руку в свой нежный захват, его щеки розовеют от гнева. – Ты не можешь так поступить. Ты не можешь постоянно убегать от этого разговора. Это длилось одиннадцать лет. – Наклонившись, он сжимает челюсть, добавляя: – Я знаю, что все испортил, но неужели все было так плохо? Так плохо, что ты просто исчезла?

Нет, не было. Не сначала.

– Это, – говорю я, оглядывая нас, – ужасная идея. И не из – за нашего прошлого. Ладно, да, отчасти это так, но это еще и прошедшие годы. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Ты расстался со своей девушкой прошлой ночью после того, как увидел меня на две минуты. Эллиот, я выхожу замуж.

Он сбрасывает мою руку, несколько раз моргает и, кажется, – впервые за все время, что я наблюдаю это, – теряется в словах.

– Я выхожу замуж… и ты многого не знаешь, – говорю я. – И многое из этого не твоя вина, но это, – я машу пальцем взад – вперед в узком пространстве, разделяющем нас через стол, – между нами? Это отстой, что все закончилось, и мне тоже больно. Но все кончено, Элл.

Тогда: Пятница, 21 декабря

Пятнадцать лет назад

Как будто папа знал, что после разговора о Рождестве без мамы с Эллиотом я была нежной, он был еще тише, чем обычно, за ужином в четверг вечером.

– Хочешь завтра поехать на Козий утес? – спросил он, доедая курицу.

Козья утес – это ветреный пляж, где Русская река впадает в Тихий океан. Известно, что там холодно, опасное подводное течение делает пляж небезопасным даже для захода в воду, а в воздухе так много песка, что почти невозможно жарить хот – доги.

Мне это нравилось.

Иногда в устье реки отдыхали морские львы и слоновые тюлени. Темные, насыщенные водоросли, тяжелые от соли и почти нереальные для меня в своей потусторонней, полупрозрачной странности. Песчаные дюны усеивали береговую линию, а в центре пляжа и на узком перешейке возвышалась одинокая гигантская скала, торчащая вверх более чем на сто футов, как будто ее туда уронили.

– Ты можешь пригласить Эллиота, если хочешь, – добавил он.

Я подняла на него глаза и кивнула.

Всю дорогу туда Эллиот вел себя беспокойно. Он двигался на своем сиденье, дергал ремень безопасности, проводил рукой по волосам, возился с головным убором. Примерно через десять минут я перестала пытаться сосредоточиться на книге.

– Что с тобой? – шипела я через заднее сиденье.

Он посмотрел на отца на водительском сиденье, а затем на меня. – Ничего.

Я скорее почувствовала, чем увидела, что отец смотрит в зеркало заднего вида на то, что происходит на заднем сиденье.

Я уставилась на руки Эллиота, которые теперь тянулись к лямке его рюкзака.