Подойдя ближе, я наклонилась, изучая.

– Просто несколько научных выставок, – пробормотал он позади меня, объясняя, что это за ленты.

Первое место в своей категории на научной ярмарке округа Сонома, три года подряд.

– Вау. – Я посмотрела на него через плечо. – Ты умный.

Его улыбка вышла кривой, щеки запылали. – Неа.

Я отвернулась, рассматривая фотографию, прикрепленную в углу. На ней были три мальчика, включая Эллиота, и девочка слева. Похоже, она была сделана несколько лет назад.

Дискомфорт зудел у меня в груди. – Кто они?

Эллиот прочистил горло и наклонился, указывая. Он принес с собой запах дезодоранта – слегка кисловатый и хвойный – и что – то еще, совершенно мальчишеский аромат, от которого у меня свело живот. – Это Кристиан, я, Брендон и Эмма.

Я слышала эти имена вскользь: случайные рассказы о занятиях или велосипедной прогулке в лесу. С острым приступом ревности я поняла, что, хотя Эллиот стал моим человеком, моим безопасным местом и единственным человеком, кроме папы, которому я могла по – настоящему доверять, я совсем не знала его жизни. Какую сторону его жизни видели эти друзья? Видели ли они улыбку, которая начиналась с поднятой брови и медленно переходила в забавный изгиб губ? Поняли ли они смех, который преодолел его склонность к стеснению и разразился громким 'ха – ха – ха – ха'?

– Они выглядят мило. – Я откинулась назад и почувствовала, как он быстро отошел позади меня.

– Да. – Он замолчал, и тишина, казалось, превратилась в мерцающий пузырь вокруг нас. У меня зазвенело в ушах, сердце заколотилось, когда я представила себе Эмму, сидящую на полу в углу и читающую вместе с ним. Его голос прозвучал шепотом у меня за спиной: – Но ты милее.

Я повернулась и встретилась с его глазами, когда он быстро поморщил нос, чтобы поднять очки повыше.

– Ты не должен так говорить только потому, что…

– Моя мама беременна, – проговорил он.

И пузырь лопнул. Я услышала топот ног по коридору, лай собаки.

Мои глаза расширились, когда его слова дошли до меня. – Что?

– Да, они сказали нам вчера вечером. – Он откинул волосы со лба. – Очевидно, она должна родить в августе.

– Вот дерьмо. Тебе четырнадцать. Она будет моложе тебя лет на пятнадцать.

– Я знаю.

– Эллиот, это безумие.

– Я знаю. – Он наклонился, заново завязывая шнурок. – Серьезно, я не хочу об этом говорить. Мы можем пойти к тебе? Маму тошнит уже несколько недель, папа ведет себя как ненормальный. А мои братья – козлы. – Кивнув на коробку с книгами, он добавил: – А у меня есть классика, чтобы пополнить твою библиотеку.

Папа бросил на нас знающий взгляд, когда мы вошли в дом и поднялись по лестнице.

– Разве твой день рождения не во вторник? – спросил Эллиот, следуя за мной по коридору. Его ботинки разваливались – его любимая пара клетчатых Vans, – и одна подошва издавала хлопающий звук при каждом шаге.

Я оглянулась на него через плечо. – Я уже говорила тебе об этом однажды, месяцев пять назад.

– Разве ты не должна сказать мне это только один раз?

Я повернула назад, ведя нас в свою комнату и до самого шкафа. С тех пор, как мы переехали, комната постепенно обрела свою собственную жизнь и стала завершенной: конечно, здесь были полки вдоль одной стены, кресло – мешок в дальнем углу и диван – футон на стене напротив книжного шкафа. Но всего за пару недель до этого папа выкрасил стены и потолок в полуночный синий цвет, а над головой – серебристые и желтые звезды, усеявшие созвездия. Две маленькие лампы освещали пространство – по одной возле каждого из вариантов сидений.