Заплаканных лиц я не увидела. Комбинатские неубедительно изображали печаль, то и дело отвлекаясь, чтобы о чем-то оживленно пошушукаться, а безутешные родные и близкие были представлены всего тремя персонажами.

Они стояли в наскоро возведенном шатре-палатке у гроба – бабуля, женщина помоложе и мужчина лет сорока, отдаленно похожий на нашего дорогого усопшего. Мужик явно чувствовал себя неуютно и озирался с таким видом, словно безмолвно вопрошал мироздание, что он тут забыл. Суровая гражданочка бальзаковского возраста периодически дергала его за рукав и шипела, требуя стоять смирно и показательно кручиниться. И только бабушка добросовестно скорбела, качая головой и то и дело вытирая платочком воображаемые слезинки. Она даже пошатывалась, поэтому ее в высшей степени заботливо придерживали под локотки два толстяка в костюмчиках с галстуками. На бабулю толстяки смотрели услужливо и подобострастно, друг на друга – неприязненно.

– А это кто тут у нас? – спросила я Петрика.

Он ведет более активную светскую жизнь и много кого знает.

– В дырявом плюше? – проследив направление моего взгляда, уточнил светский лев тоном, каким в известном фильме говорили про «вон ту, в жутких розочках».

В плюше, как выразился наш бескомпромиссный критик, была бабуля. Чуть раньше Петрик уже прошелся по ее наряду, и суть его рецензии сводилась к тому, что не стоило отнимать длиннополую юбку-шестиклинку из флокин-вельвета и гипюровую блузу у голодной моли, пусть бы насекомые спокойно доели то, чем питались лет тридцать минимум.

– Это Зоя Калюжная, – ответил мне знакомый мужественный голос.

Петрик встрепенулся, я обернулась – к нам незаметно подошел Покровский. Увидел-таки дарлинга в стильном полутрауре!

– Да, мы тоже тут! – не дожидаясь упрека, с вызовом заявил Петрик. – Между прочим, имеем право, Виктор был и нашим хорошим знакомым!

– Каким там хорошим, к моменту вашего знакомства Витюша был изрядно плох, поскольку пил, не просыхая, – возразила супруга Артура.

Я только сейчас заметила, что она болтается у него на локте, как флажок, и испугалась, что Петрик и мадам Покровская сцепятся – гневливый дружище ведь только что обзывал ее кретинкой, идиоткой и чушкой!

Но нет, заочно конкурирующие дарлинг и мадам врукопашную не пошли, наоборот, одарили друг друга сияющими улыбками и дежурными комплиментами.

– Все хорошеешь, – сказала Петрику Покровская.

– Шикарно выглядишь, – в тон ответил он.

И они бесконтактно сблизили щеки, чтобы звучно поцеловать воздух:

– Чмок! Чмок!

Отступив от дарлинга, мадам огляделась:

– Что, и Доронина где-то здесь?

– Нет, Феодора Михална готовится к очередному заседанию клуба. – Я с запозданием вспомнила, что Покровская тоже «из наших».

Когда-то она консультировалась у Доры, даже прошла какую-то практику для обретения счастья в личной жизни и после этого (но вряд ли вследствие) очень удачно завела себе любовника – как раз Афанасьева, мир его праху.

– О! А ты случайно не знаешь, кто эта бабушка у гроба?

– В кошмарном гипюре? – уточнила мадам все с той же интонацией «в жутких розочках».

Петрик согласно хрюкнул.

– Это Зойка, сестра и наследница, – объяснила Покровская. – Примчалась из своего Урюпинска, или как там называется та дыра, где она вела тихую мирную жизнь малоимущей одинокой пенсионерки.

– А вот завидовать нехорошо, – не удержался Петрик.