— О чем она? — я растерянно посмотрела на остальных.

— Если даханны начнут прицельно бомбить дом, то нас завалит в этом подвале. Мы не сможем выбраться, — мрачно процедил печник, отряхиваясь от пыли.

— Это правда, — добавил садовник, — надо уходить через подземный ход.

Все дружно посмотрели на литой люк в полу.

— Попробуйте его открыть, — сдаваясь, пробормотала я, — пока у нас есть свет.

Один из конюхов, тот что помоложе, рослый мускулистый ниданг, на коленях подполз к люку, ухватился за скобу, прикрученную толстыми, заржавевшими болтами, поднялся на ноги и резко дернул. Крышка не сдвинулась ни на дюйм.

— Вдвоем надо, — прохрипел он, — и посветите кто-нибудь, ни шеала не видно!

Пожилой садовних схватил последний фонарь, поднимая его повыше, печник вызвался помочь с люком. Вдвоем, ухватившись руками за железную скобу и упершись ногами в землю, мужчины с надрывным стонос потянули на себя тяжелую крышку подземного хода.

Мы все замерли, молясь за успех, мне даже на миг показалось, что крышка поддалась!

— Пошшшла! — выдавил из себя печник, но тут очередной удар заставил стены вздрогнуть и пойти ходуном.

Вот это действительно было прямое попадание! Причем не одно, а целая серия залпов, наверняка, превратившая особняк в груду обломков.

Мы словно оказались в эпицентре землетрясения. От удара треснул потолок, огромная бетонная плита сдвинулась со своего места, прямо на наших глазах заваливаясь вниз.

Все случилось за пару мгновений, но мне показалось, что время застыло: вот потолок раскалывается на части, нас бомбардируют осколки, нанося болезненные удары; вот тяжелый кусок бетона стремительно срывается вниз, прямо на люк! Гаснет свет, в темноте раздается глухой удар и дикий, истеричный визг. Я чувствую на своем лице что-то теплое и мокрое. Мне не нужно видеть что это, чтобы понять: мужчин накрыло плитой, у меня на лице чья-то кровь.

Мы оказались в ловушке! Призрачный шанс на спасение исчез, лопнул, как мыльный пузырь.

В темноте слышались стоны и рыдания. Я на четвереньках поползла вперед, пока не уперлась руками в рухнувшую плиту. Начала ощупывать, надеясь, что кто-то остался жив. Даже не обратила внимания на то, что канонада больше не слышна.

Руки нащупали чьи-то ноги в грубых парусиновых штанах. Садовник. Я отпрянула, болезненно ободрав ладони о шершавый пол. Из-под упавшей плиты не доносилось ни звука. Выживших нет.

— Вы слышите? — произнес кто-то из женщин. — Почему больше не стреляют?

Я еле расслышала, что она говорит, так громко звучали причитания остальных служанок.

— А ну цыть, куры! Заткнулись все! — раздался разъяренный голос дворецкого.

Все послушно замолчали. Во внезапной тишине мы отчетливо поняли, что дом больше не обстреливают.

— Их заставили уйти, — прошептал рядом со мной бесплотный голос, повторяя мои мысли, — или Монтерона больше нет…

Снова раздался плачь.

Я не знаю, сколько мы так сидели, может часы, а может — минуты: в абсолютной темноте и неизвестности, рядом с трупами, избитые и поцарапанные упавшими кусками бетона. Я слышала приглушенные стоны и плачь, и пыталась подбодрить перепуганных женщин, обещая, что все будет хорошо. Но сама в это ужн не верила.

Наконец, над нашими головами послышалось какое-то шевеление. Кто-то ходил в каминном зале, вернее в том, что от него осталось. И я боялась даже представить, кто это может быть.

В двери поскреблись, затем, в них ударило что-то тяжёлое, заставляя дрогнуть железные засовы. Один удар, второй, третий… Опять тишина.

— Мы знаем, что вы там. Открывайте! — раздался приглушенный преградой мужской голос.