Кейн зачарованно наблюдал, как она покусывает нижнюю губу, и завидовал ее зубам.

Полчаса спустя, проезжая на юг по шоссе 52, Кейн увидел роскошную гипсовую Венеру со светильником вместо головы и с часами на животе, а на спине вроде был термометр. Он подумал, что Рори Венера бы понравилась. А Чарли ее возненавидит, и хуже того — обидится. Сочтет своим долгом извиниться перед невестой за отвратительный вкус лучшего друга.

Нет… Не стоит. Может быть, белье. Что-то элегантное с монограммой, белое на белом.

Он выругался. Его творческий разум тут же подсунул ему видение обнаженной, веснушчатой Рори, распростертой на белой льняной простыне, и рядом Чарли в чопорной, полосатой, застегнутой до подбородка пижаме.

Проклятие! По всем правилам Кейн должен бы радоваться, что его друг наконец нашел женщину, у которой есть шанс расколоть жесткую раковину и высвободить из нее парня. Видит Бог, Кейн пытался радоваться, но он не хотел бы сидеть в одной лодке с Мадди Бэнкс с ее выбитыми в камне нравственными устоями и презрением к низшим классам, к которым, несомненно, принадлежала и замотанная Салли Смит, официантка в соседнем торговом центре, где подавали кантри-блюда и играли кантри-музыку.

Нет, вероятно, старина Чарли уже неисправим. Что чертовски жаль, потому что в нем много хорошего. У Чарли есть то, что, обобщая, называют золотым характером.

Но Чарли — и Кристел Аврора Хаббард? У нее непроизвольно прошлой ночью вырвалось полное имя, и Кейн заметил, что ее это смутило. Лично он пришел в восторг. Все в этой женщине вызывает у него телячий восторг.

Не к добру это.

Нехотя Кейн направил мысли в более безопасное русло. Работа на ходу спорится лучше. Он вчерне набросал сюжет, прежде чем отправиться в Ки-Уэст, чтобы там собрать столь нужный фон для интриги. Книга не продвигалась, и он надеялся, что перемена обстановки освежит мозги.

Три дня, пропитанный солью, он потел на солнце в пламенной борьбе с пламенно-рыжей девицей, плюс еще пьянка, какою он отпраздновал ее исчезновение после того, как оплатил ей билет на самолет в первом классе. Но дело с места не сдвинулось.

Ладно, тогда он пойдет по накатанному пути. Поищет привлекательную рыжую, поухаживает за ней, завоюет ее и какое-то время поживет счастливо с ней, чтобы не просыпаться в одиночестве и, уставясь в потолок, не размышлять, что же он упустил, если его наполненная успехом жизнь кажется такой пустой.

Но он слишком стар — в частности, для таких встрясок. Впрочем, они и раньше не срабатывали. Ни одна из женщин, независимо от того, насколько она ему подходила физически, почему-то не отвечала его запросам. Различия в подходах к жизни, в интересах не позволяли ему найти с ними общий язык. Рыжие смеялись не над тем, над чем надо, и не тогда, когда надо. Или, что еще хуже, вообще не смеялись. Они тараторили, когда ему хотелось молчать. Они хотели танцевать, когда у него появлялось настроение поговорить. И если они разговаривали, то только о себе.

Черт возьми, неудивительно, что он топчется на месте. Ему не удалось даже прошагать по собственной жизни. Он все еще не раскрыл, что тормозит его сюжет, а ведь ради этого проехал полторы тысячи миль!

Кейн вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев, глаза сощурились от полуденного жара. И тут из ниоткуда вдруг донеслась одна из острот Рори, сказанная с невозмутимым видом. И Кейн разулыбался. Ах, Чарли, старина, в этот раз ты и вправду сорвал банк, удачливый прохиндей!

Остановившись на одной из сюжетных линий, которая неделями мучила его, Кейн позволил интуиции свободно перебирать варианты. Ага. Хорошо. Он разжал пальцы и теперь спокойно держал руль. А что, если приход агента перенести в конец девятой главы, какого черта он заявляется в седьмой? А что, если он поставит сначала «жучок», а потом самодельную бомбу? Или лучше наоборот? А что, если?.