– Иногда вмешательство бывает необходимым, – высокомерно заявил он, не обращая внимания на ее сарказм.

– Ты так считаешь? – съязвила она. – А твоя секретарша… как ее зовут?

– Кристина. А что? – Он нахмурился и грозно посмотрел на Зуки.

– Бедная Кристина, – проговорила она, не отводя взгляда и покачав головой.

– Бедная Кристина?

– Конечно. Ты ведь считаешь, что защищаешь ее. А тебе не кажется, что не стоит обручаться с человеком, которому не доверяешь? С мужчиной, который едет на юг Франции с другой женщиной?

У Паскуале задергалась щека.

– Да, я стал бы беспокоиться о судьбе любой женщины, кроме тебя, Зуки. – Лицо его пылало от ярости.

– И что это должно означать?

От его циничного смеха у нее волосы зашевелились на затылке.

– Хотя я и не одобряю поведение Сальваторе, в какой-то степени я его понимаю. Ведь я сам был жертвой твоих чар. – Голос его стал вкрадчивым: – Знаешь, ты прирожденная Цирцея. Ты готова очаровывать без всякого умысла. Твое великолепное тело предназначено для любви, а кошачьи глаза обещают такие удовольствия, о которых можно только мечтать. Какой мужчина способен всему этому противостоять? Даже я почти сдался. Сальваторе настоящий мужчина, а Кристина – уважаемая молодая женщина, оба они члены итальянской общины Нью-Йорка и, естественно, должны соблюдать приличия. Половые отношения до брака – не в наших обычаях, поэтому женщина, чтобы ее уважали, должна себя блюсти. Понимаешь, к чему я это говорю, сага?

Конечно, она все поняла. Но как, вопреки всему, ее ранили его слова!

– Четко и ясно, – пробормотала она, пытаясь скрыть свои чувства. – Значит, по-твоему, мужчине разрешено погулять до свадьбы с кем угодно, а женщине остается только дожидаться первой брачной ночи?

– Я был прав! – разбушевался он типично по-итальянски. И куда только подевался его американский прононс, которому он научился в своем привилегированном колледже! – Все та же драная кошка! И какой женщине пришли бы в голову такие мысли?!

– Да любой, которая устала от лицемерия! – крикнула она, понимая, что ее понесло и теперь ей не сдержаться. Однако Зуки сейчас было все равно, что Паскуале о ней подумает, – все равно! – Как ты смеешь заявлять, что женщина должна быть чище снега, а мужчина может делать все, что ему вздумается! Что мужчине позволено безудержно удовлетворять свои желания, а женщины должны во имя каких-то условностей их сдерживать?!

– А ты считаешь, что так не должно быть? – неожиданно насторожившись, удивился он.

Она считала именно так, но у нее недоставало опыта, чтобы аргументировать свои суждения, однако Паскуале об этом не подозревал. Более того, он никогда бы этому не поверил; так что ей нечего терять. Выпятив подбородок, она вызывающе поглядела на своего оппонента, полная решимости как можно сильнее его рассердить.

– Да, считаю! Я за равноправие! Не должно быть для мужчин одних правил, а для женщин – других. Или они живут по одним правилам, или эти правила вообще не нужны!

– А у тебя… – спросил он, прикрыв глаза, – у тебя было много любовников, Зуки?

Она заметила, как сверкнули глаза Паскуале, и поняла, что он ревнует! Ревнует? Он и тогда, много лет назад, хотел заняться с ней любовью, но не смог, так как не уважал ее.

Сожалел ли он сейчас о том своем решении? Зуки вдруг поняла, каким может быть ее ответный удар.

– А что, если было? – тихо спросила она, и нарочитая загадочная улыбка заиграла в уголках ее губ.

Паскуале замер, как будто его ударили. Глаза его засверкали гневом, он казался современным воплощением самого дьявола.