Возможно, так оно и было. Но звучало как-то уж очень холодно.

– Конечно, – пожала она плечами.

– А ты, оказывается, мелешь кофе и печешь печенье.

Это замечание она не могла оставить без внимания!

– Я все-таки женщина, – промурлыкала она с притворным смиреньем.

Паскуале улыбнулся, оценив насмешку.

– В этом нет сомнения.

Допив кофе, он откинулся на спинку дивана и, заложив руки за голову, стал разглядывать ее картины.

– Ты все еще занимаешься живописью, и у тебя хорошо получается.

Его похвала была ей приятна. Даже очень.

– А почему тебя это удивляет? Мне всегда это нравилось. Помнишь?

– Помню. Я уже тогда считал, что ты должна заняться живописью профессионально. Вместо этого ты решила зарабатывать своей внешностью.

– Это потому, что манекенщицам хорошо платят, а художникам – нет, – вспылила она. – И в отличие от тебя мне пришлось самой зарабатывать себе на жизнь!

– А меня ты представляешь именно таким? Бедный богатенький мальчик? Думаешь, мне поднесли все на тарелочке? Ошибаешься. Отец захотел, чтобы я начал с самой нижней ступеньки. Он должен быть уверен, что я досконально изучу бизнес. Знаешь, путь сына босса не усеян розами. Люди ненавидят тебя уже за то, что тебе когда-нибудь достанется большое наследство. Это неизбежно приводит к тому, что ты оказываешься в изоляции. Я чертовски много работал, чтобы моя компания стала сегодня такой, какая она есть, и продолжаю работать.

– Звучит невесело, – тихо сказала она.

– Немного. Меня возмущает, что за все эти годы мачеха растратила так много денег, но, к счастью, положение скоро изменится.

– Да?

– Мой отец сейчас с ней разводится, – сурово улыбнулся он. – Процесс затянулся, но уже виден просвет.

– В сущности, ты осуждаешь мачеху за то, что она несколько увлеклась кредитными карточками?

– Можно простить жадность, – ответил он резко, глядя прямо ей в глаза, – неверность – никогда.

Этот взгляд заворожил ее. Вот уж кому не надо бояться неверности, подумала она. Ни одной из его женщин никогда и в голову не придет взглянуть на другого мужчину.

– А как поживает твоя сестра? – неожиданно спросила она. – Чем она занимается?

– Франческа вроде тебя – независимая деловая женщина. У нее адвокатская контора в Риме.

У Франчески? Сумасшедшая, взбалмошная Франческа – адвокат?

– Боже правый, – отозвалась Зуки.

– Теперь настал твой черед удивляться, – заметил он.

– Да уж. Должно быть, она сильно изменилась?

– Изменилась. Мы перевели ее в пансион поближе к дому, и это пошло ей на пользу.

Зуки ждала, что он начнет ворошить прошлое, припомнив ее старые грехи, но он огорошил ее совсем другим.

– Тебе никогда не хотелось иметь семью, Зуки? – неожиданно поинтересовался он. – Мужа и кучу детей?

Сердце Зуки сжалось, когда она представила себе описанную им картину, но внутренним взором в качестве мужа она видела лишь Паскуале, а дети все, как один, были такими же черноглазыми, как он.

– Да нет. – Она еле сдержала дрожь в голосе. – Ведь я независимая деловая женщина, муж и дети не очень хорошо вписываются в мой образ жизни.

– Поэтому ты не вышла замуж? – настаивал он.

Нет, не поэтому. Причина сидела напротив. Она не вышла замуж, потому что не встретила мужчину, равного ему. И по всей вероятности, никогда не встретит – такова была пугающая, но весьма реальная перспектива ее жизни.

– Я все еще слишком занята своей работой, – солгала она и поразилась гневу, вспыхнувшему в глубине его глаз.