— Ах ты, стерва! Спрятать от меня хотела? Это тебе кобель американский, что ли, приволок? Клинья к тебе подбивает? А ну, давай сюда!

 — На, подавись, — Оксана протянула ему бутылку, глядя белыми от ненависти глазами.

 Лось отвинтил крышку и надолго припал к горлышку бутылки. Когда бутылка наполовину опустела, он поставил ее на хромоногую табуретку и сказал помягчевшим голосом.

 — Ладно, швабра, живи пока. Жрать давай. Оксана молча поставила перед ним миску с какой-то невообразимой похлебкой. Выхлебав миску в два глотка, Лось сел на солнышке, привалившись к стене своей хибарки, и задремал. Через полчаса он встрепенулся и беспокойно завертел головой:

 — Ой, чегой-то мне неможется! Вроде как темень перед глазами. Не видать ни черта! Ты чего мне, стерва, в похлебку намешала? Я тебя… я тебя… — Потом он снова задремал, иногда во сне тяжело постанывая.

 Оксана следила за ним со страхом и волнением. Вдруг Лось забормотал что-то неразборчивое, на губах у него выступила пена, он задергался, попытался встать, но не смог. Он застонал, сполз вниз по стене хибарки, вытянулся и затих.

 Оксана прощупала пульс, профессионально констатировала смерть, накрыла его, как спящего, тряпьем, заменявшим покойному Лосю одеяло, и облегченно вздохнула. Затем она взяла тряпку, тщательно протерла бутылку с остатками спирта, чтобы не оставлять на ней своих отпечатков, хотя кто там всерьез будет расследовать смерть бомжа, загнувшегося с перепою на свалке? Потом она поискала и нашла место, где Лось прятал свою заначку — то немногое, что не успевал сразу пропить, и, вытащив из тайника несколько скомканных бумажек, выскочила из ненавистной хибарки.

 Тут же из-за соседней кучи мусора появился Америкашка, дожидавшийся в засаде развития событий. Оксана с отвращением посмотрела на него — грязного, небритого, оборванного, но вспомнила, что она сама сейчас выглядит не лучше, а он все-таки какой-никакой, а гражданин США, и где-то там, в Миннесоте, у него есть свой маленький бизнес и не такой уж маленький дом, и, махнув рукой на внешний вид и никчемный характер, она позвала Алекса.

 — Все в порядке? — напряженно спросил тот, подходя.

 — В порядке, в порядке, американ бой! Все о'кей! Ты мне, дорогой, вот что скажи: почему же ты обо мне-то так печешься? Зачем метилку приволок? Зачем тут дожидался? На черта я тебе такая сдалась? Сам же зеркало мне подсовывал!

 — Оксана, мы с тобой многое пережили вместе, я чувствую, что нас что-то связывает. Ты — жесткий человек, но в вашей стране только такие, как ты, выживают. Мне в таком виде без денег, без документов отсюда не выбраться, я так и пропаду на этой свалке. Я просто не представляю, что делать. А ты… ты все умеешь, ты своя в этой стране, ты выберешься отсюда и меня вытащишь. Я понятно объяснил?

 — Доступно. Я чуть не прослезилась. Особенно мне понравилась мысль, что я своя на свалке. Ну да ладно, в чем-то ты прав. Пойдем, я тебя с этой свалки вытащу. Но потом и ты меня вытащишь. Из этой страны.

 Такое решение пришло к Оксане не внезапно. Оно зрело в ее подсознании с того самого момента, когда она провалилась в кузов мусоровоза. Она сразу поняла, что бывшая жена ее временного мужа вряд ли будет держать рот на замке, и слава о ее пикантном приключении будет преследовать ее повсюду.

 Санкт-Петербург, как известно, город маленький, и где бы Оксана ни оказалась, присутствующие дамы будут принюхиваться к ней и перемигиваться:

 — Как, это та самая? Со свалки? Как интересно!

 А если даже никто и не будет перешептываться, ей это будет казаться, и ничего с этим не поделаешь.