— Мы его помыли… Я, то есть, его помыл потом. Он весь в крови был.

 — Аккуратный ты мужик, — говорю, — чистюля. А дальше-то что было?

 — Ну… Нина ее, значит, мальчиком…

 — Да хватит тебе про этого мальчика! Надоел уже!

 — Да-да… Лера и упала… кровь, немного, правда…

 — Кровь тоже ты потом вытер?

 — Ну да… Лера упала, я послушал — а сердце не бьется… — Последние его слова перешли в стон.

 — Прекрати ты! Ладно, досюда более-менее понятно. Дальше что было?

 — Я Нинке говорю, ты же ее убила… а она стоит столбом, а потом, пока я тряпку под Леру подкладывал, чтобы кровь не на ковер, Нинка в коридор, вещи свои подхватила и бежать, я и моргнуть не успел.

 — Ну а дальше что?

 — Дальше… дальше я ее, Леру, то есть труп… в сумку запихал и в кладовку… не знал, что мне делать.

 Я представила, как он запихивает в клетчатую сумку еще не остывшее тело жены, и мне стало нехорошо.

 — Потом вы пришли, сначала вы одна, а потом с этим… с шефом вашим.

 — Встретил ты нас, надо сказать, довольно бодро. А перчатку Лерину ты ведь только потом убрал?

 — Да, а вы и перчатку заметили?

 — А как же!

 — А потом, ночью уже, я Леру на машине отвез, хотел в лес куда-нибудь, а тут состав на переезде, я и подумал, что ее увезут подальше, а там никто концов не найдет…

 — Это я видела. А состав-то не в ту сторону пошел! Не повезло тебе! Но ты мне лучше скажи, куда ты деньги дел?

 — Деньги? — В его голосе прозвучало неподдельное удивление.

 — Да, деньги, те, которые были у Леры в сумке. Деньги нашей фирмы.

 Он резко подскочил на диване, чуть не столкнув меня на пол, и от удивления совершенно перестал стонать и всхлипывать.

 — В Лериной сумке?

 — Ну да! Ты идиота-то не строй! — я начала нервничать и разозлилась зверски. — Где деньги?

 Он сорвался с места, помчался в коридор, порылся там в стенном шкафу и вытащил Лерину сумку. Я вырвала сумку у него из рук и вытряхнула содержимое на диван. Косметичка, кошелек, роман Александры Марининой, калькулятор, еще какая-то дребедень — и больше ничего. Я оглядела сумку, застежка была на месте, и сама сумка была какая-то не такая, похожа на Лерину, но не та: ремешок поуже, кармашек в другом месте… Я посмотрела на этого козла так, что он присел на диван, ноги его не держали.

 — Ты что мне подсовываешь? Это не ее сумка, и денег, как видишь, там никаких нету!

 — Как — не ее? А чья же тогда? Господи! — он схватился за голову. — Да ведь это Нинка сумки перепутала. Она вместо своей Лерину схватила!

 — Слушай, друг, но ведь врешь же все! Все у тебя Нина: и жену убила, и деньги сперла! Нинка у него, видишь ли, злодейка, а сам он — херувим святой! — я покосилась на того самого массивного ангелочка, которым уложили Леру. — Ищи, козел, деньги, где хочешь!

 — А большие деньги-то?

 — Для нас с тобой — очень большие, пятьдесят тысяч баксов.

 — Не знаю я ни про какие деньги, может, там и не было ничего.

 — Не было? А что я тогда к тебе хожу? Слушай, мне твоя Лера до лампочки, отношения у нас были так себе, я по ней горевать не стану, отдай деньги — и все, расстанемся!

 Нехорошо было, конечно, так говорить про покойницу, но человек, который способен собственную жену запихать в сумку и кинуть черт-те куда, вызывал у меня только отвращение.