Герман поблагодарил. И, уже садясь в машину, услышал:

– Если вы на рыбалку, то избушка занята! – Мальчишка вскочил на велик и погнал дальше.

Черт! Все всё про всех знают! Ну как тут что-нибудь удержать в секрете?

Солнышко жарило асфальт, сушило лужи. Дорога шла меж полей, а впереди вырастала темная громада леса. Герман петлял между выбоинами, да что их тут бомбили, что ли? Он крутил рулем, притормаживал, когда ямища занимала всю дорогу, нырял и выныривал… «Москвич» кряхтел рессорами, Динка свалилась на пол и, уже не пытаясь залезть обратно на сиденье, свернулась калачиком. В нескольких местах на асфальте отчетливо виднелись следы гусеничных тракторов. А почти у самого Сбитнева он уперся в медленно ползущий трелевочник с прицепленными стволами мачтовых сосен с опиленными верхушками. Герман полз следом, пока водитель трелевочника не заметил в зеркальце его москвичок и не принял чуть в сторону к обочине. Герман, круша оставшиеся от верхушек щепки, ринулся на обгон. Деревню он не помнил, но они не похожи друг на друга. Сбитнево, в отличие от кирпичного более чем наполовину Матурова, было сплошь деревянным. Огромные двухэтажные терема и низенькие избушки, заборы от достатка, низенький штакетничек или высоченный дощатый, с массивными воротами. Асфальт только до центральной усадьбы, дальше раскисшая от дождей глина.

Приметив около усадьбы курящего мужичка, Герман подошел. Мужичок вопросительно поднял глаза. Герман поздоровался.

– И вам не болеть, – ответил тот.

– Как мне к озеру проехать?

– Никак к нему не проехать, – ответил мужичок. – Вчера дождь прошел, дороги нет. Вот подсохнет, тогда можно попытаться по просеке, сколько получится. Но она заросла.

– А куда ж мне машину девать? – Герман озадачился. Тащить все барахло на себе ему не улыбалось.

– Можно тут вот поставить, а если опасаетесь чего, так можно и ко мне во двор загнать. А вам, если не секрет, зачем на озеро?

– Да какой секрет? У меня там жена с дочерью живут.

– Вот, значит, как? – Мужичок привстал, протянул руку. – Будем знакомы. Воробьев Михаил Матвеич.

Герман представился. Воробьев, уважительно глядя, спросил:

– А что ж они там? Дочка-то ваша вроде как беременная?

– Беременная, – ответил Герман и впервые пожалел, что не начал курить. Очень ему сейчас не мешало в разговоре так же делать паузы, затягиваясь.

Мужичок помолчал, а потом снова спросил:

– А муж-то где, или в разводе?

– Муж погиб, – ответил Герман, – осенью.

– Ох ты, – посочувствовал Воробьев, – в Афганистане?

– Нет. В аварии, он врачом работал на скорой. – Герман сам не понимал, к чему весь этот разговор, но не отвечать не мог. Воробьев-то расспрашивал, понятно, от праздного любопытства, но сочувствовал, и за то было ему спасибо.

– А то у нас в деревне двое уже не вернутся с войны. – Воробьев плюнул в ладошку, загасил окурок и спрятал его в карман, а ладонь вытер о штаны. – Такие вот дела. Ну что ж, давайте машинку ко мне во двор, а сами идите к озеру.

– Так у меня ж еще вещи. – Герман озабоченно нахмурился.

– Ну так и что ж, что вещи. Васька вечером приедет и на мотоцикле перевезет к вам все. Так что можете не беспокоиться. Мотоцикл не машина. – Герман удивленно смотрел на Михаила Матвеевича. С чего бы это такое участие? – Так вы езжайте за мной, тут недалеко.

Герман загнал показавшийся сразу маленьким «москвич» на широкий воробьевский двор, открыл багажник, упаковал в рюкзак самое необходимое, оставив в узле постельное белье да ящик мясных консервов в багажнике.