Виктор с изменившимся лицом тогда сказал в лифте:

– Дети так спокойно относятся к смерти, – и произнес цитату из Библии.

Вилечке показалось, что она поняла. А сейчас поняла снова. И ей вспомнилось еще одно изречение: «Блаженны верующие».

«А я не хочу быть блаженной. Витя любил повторять Пастернака: „Во всем мне хочется дойти до самой сути… Так и будет“.»

Детеныш снова толкнулся, но не сильно, а будто напомнил о себе. Вилечка положила ладошку на живот, аккуратно ощупала, вот он, головка, лоб, еле заметная пипка носа. Живой, о чем он думает? А может, пока ни о чем? Но ведь есть окружающий его мир, тесный, теплый и жидкий, его вселенная. Его мама.

Посеявший ветер пожнет бурю

«Мне понадобится твоя помощь в начале июля». Эта фраза не выходила у Германа из головы. Весь май и июнь он работал, днем заведовал, ночами через две поддежуривал. От Маши с Вилечкой ни слуху ни духу. Но он знал и был уверен, что, если б что-нибудь случилось, Маша обязательно дала бы знать, а он прилетел бы к ним немедленно. Ольга Яковлевна вздыхала… Герман тревожился, но мама говорила: «Ничего, просто я не могу не вздыхать… Мне за девочек тревожно…»

«Так и мне тоже тревожно, – думал Герман, – только вздыхать некогда». На подстанции, как всегда, летом начинается отпускная пора, да небольшая кучка желающих поступать в институт уходит на экзамены. А в этом году по распределению пришло не так уж много народу и врачей и фельдшеров.

Оставались незакрытые бригады. Если днем еще по одному врачу или фельдшеру кое-как наскребали, то ночью один рафик оставался без медперсонала. Лето, что поделаешь?

Наконец старший вернулся из отпуска. Герман написал заявление, свез его в кадры и в первых числах июля, запасшись бензином и наложив съестных припасов, белья и постель для себя, загнал Динку на заднее сиденье и выехал на поиски жены и дочери.

Не торопясь рано утром в будний день он проскочил через Москву и уже к восьми часам въезжал в Коломну, медленно, разглядывая древние башни, проехал мимо остатков Коломенского кремля, потом мимо железнодорожного и автовокзалов, потом через Оку, поражаясь шириной и мелями… А потом, уворачиваясь от трейлеров, гнал до Луховиц. Динка, настырная, перелезла на переднее сиденье, села и, когда Герман притормаживал, упиралась лапой в приборную доску. Благополучно миновали посты ГАИ, перед самой Рязанью заехали на заправку, и, несколько раз останавливаясь, Герман спрашивал, как ему выехать на дорогу на Касимов. Всякий раз ему добросердечные горожане показывали в разные стороны. Уставший и злой, он выбрался на окраине Рязани к огромному мосту через Оку и увидел транспарант: «ВЛАДИМИР, ГОРЬКИЙ, КУЙБЫШЕВ, КАСИМОВ». Потеряв два часа в городе, он наконец вырвался на нужную ему дорогу.

В Матурове он притормозил у дома бабушки Марфы, несколько минут смотрел на зашторенные окна и двинулся дальше, в поисках хоть одной живой души, чтобы разузнать дорогу до озера. Интуитивно он понимал, что ему лучше всего дорогу узнавать у мужиков. Медленно он удалялся от села, впереди показался велосипедист. Герман остановился, вышел из машины и замахал руками, прося остановиться.

Мальчишка лет четырнадцати остановился. Динка высунула голову из окна машины и требовательно гавкнула пару раз. Герман спросил, как проехать к озеру. Мальчишка объяснил:

– Вот по дороге, до второго поворота, там на Сбитнево, указателя нет, но у поворота стоит ржавый тракторный остов, не ошибетесь, а там до Сбитнева тридцать километров, а от деревни через лес только пешком.