Вернувшись к себе, капитан восстановил в памяти их спор и пришел к выводу, что чем больше думает об этом, тем только сильнее раздражается. Он хотел поспать еще пару часов, но лихорадочные размышления о Миген не дали покоя внезапно уставшему телу. Теперь и Лайон любовался восходившим солнцем, пока до его слуха не донеслась из холла отрывистая песня Уонга. Пришелец с Востока очень удивился, услышав, что его хозяин в столь раннее время приказал подать горячую воду, ведь минувшей ночью подвыпивший Лайон явился довольно поздно.

Чисто выбритый и полуодетый, Лайон натянул мягкие сапоги для верховой езды. «Кем же она считает себя? — в сотый раз пытался понять Лайон, — Ведь эта девчушка всего лишь проклятущая горничная, а заставляет меня в половине случаев чувствовать вину за то, что я не обращаюсь с ней как с королевой Франции, а в остальных случаях — провинившимся в том, что отношусь к ней, будто Миген и есть особа королевской крови!»

Лайон стряхнул с сигары пепел и взял свежий муслиновый галстук. Повязывая его быстрыми, умелыми движениями, он пристально посмотрел в зеркало для бритья. Губы были твердо сжаты, проницательные синие глаза светились ледяной решительностью. "Да будь я проклят, — сердито подумал Лайон, — если только пошевелюсь еще раз ради этой ворчливой крошки!

Мне следовало бы лучше знать, что нельзя давать слабину перед женщиной. Она думает, загнала меня в угол, но ей еще предстоит убедиться в том, что меня не так уж легко укротить… Или околдовать!"

Он пересек туалетную комнату и, надев темно-желтый жилет в узкую полоску, достал из шкафа мягкий орехового цвета кожаный пиджак. Великолепно сшитый, пиджак сидел на нем прекрасно, без единой складки. Лайон обладал врожденным чувством самоуважения и знанием классического стиля, сосредоточиваясь на своем здоровье и внешнем виде лишь настолько, насколько это требовалось, чтобы убедиться в безупречном состоянии своего тела и облачающей его одежды. Думать об этом дольше, как считал Лайон, означало бы пустую трату времени на глупое восхищение самим собой.

* * *

Из кухни разносился аппетитный аромат. Миген увидела Пруденс, молодую кухарку, которая несла оловянный поднос с горячими круассанами — чрезвычайно нежными трубочками с сахарной глазурью, начиненными сочным изюмом. Миген очень любила их на завтрак.

— Пруденс, вы знаете, который сейчас час? Почему вы готовите круассаны так рано?

— Хозяин уже проснулся, — объяснила она, перекладывая трубочки на блюдо.

— Что вы имеете в виду? Мистер Хэмпшир попросил подать завтрак в постель?

— Нет. Он в столовой, пьет кофе.

Легкая улыбка коснулась губ, когда Миген предположила, что Лайон все-таки был слишком потрясен, чтобы, вернувшись к себе, уснуть. Вот так-то, мистер Холодное Безразличие!

Непокорность Миген, однако, не зашла настолько далеко, чтобы ослушаться указания Лайона не носить черную форму. И теперь она с радостью одевалась в свое мягкое сиреневое платье, в котором уезжала из Виргинии. Платье было достаточно простеньким, но Миген накинула кружевную пелерину.

Девушка-подросток появилась на кухне с серебряным подносом. Пока Пруденс устанавливала на него завтрак, Миген неожиданно для себя решила, что на этот раз подаст завтрак сама. На кухне были несказанно удивлены, когда Миген молча взяла поднос и удалилась.

В столовой девушка увидела сидевшего к ней спиной Лайона, который был полностью погружен в чтение газеты.

В Филадельфии распространялось семь газет, каждая из которых выходила раз в неделю, — то есть на каждый день приходилось по одному изданию. Хэмпшир читал все семь, и с удивительной скоростью.

Миген поставила поднос и принялась складывать газеты аккуратной стопкой, раздосадованная, что Лайон не замечает ее присутствия.