Изменить размер шрифта - +
 — Только сейчас мне пришло в голову, что Эдвина, скорее всего, и была ему женой, но старик не хотел или не успел оформить отношения официально. Вот это и не дает ей покоя все пять лет после его смерти.

Апартаменты, отведенные нам, были неприлично огромными: две спальни, при каждой — ванная и туалетная комнаты. Двери спален выходили в гостиную, в которой можно было бы проводить соревнования по большому теннису.

— Клер могла бы спать спокойно, если бы это увидела, — сказал Дон, посмотрев на меня изучающим взглядом.

Вскоре в гостиной появился привратник, сгибающийся под тяжестью моего самого большого чемодана. Он грохнул его на пол так, что звякнули «сосульки» люстры. Через десять минут появился остальной багаж. Привратник свалил его у моих ног и искоса посмотрел на меня испепеляющим взглядом.

— Не поднять ли сюда еще и вашу машину, мадам? — съязвил он.

— Как вы со мной разговариваете? Вы представляете, кто я?

— Женщина, которая любит разнообразие в одежде, — сбавив пыл, ответил он сквозь зубы.

После его ухода Дон отнес вещи в мою спальню.

— Вы можете принять ванную или душ, — сказал он. — А потом мы спустимся вниз и попробуем напитки. Ну как?

— Годится.

— Договорились. Встретимся в пять часов, — он прикрыл дверь жестом настоящего джентльмена, а может быть, даже и настоящего мужа.

Приняв душ, я начала перебирать туалеты и остановилась на черном бархатном платье, оголявшем мои плечи, а также шею и часть груди. Короче, этот лоскут держался на двух тонюсеньких бретельках и должен был демонстрировать подлинность и притягательную натуральность некоторых телесных подробностей Мэвис Зейдлиц. Платье плотно облегало фигуру, но расширялось от колен книзу: это было что-то похожее на веер в духе двадцатых годов. Модельер заверял меня, что ностальгический силуэт платья направляет мысли на вечное и непреходящее... Но я точно знаю, что у мужчин этот силуэт направляет мысли совсем в другую сторону — весьма современную, даже сиюминутную.

Дон ждал меня в нашей общей гостиной. Он был очень внимателен. Платье вызвало в нем бурю чувств: я заметила это по его глазам.

— Нет, — твердо сказала я. — Ничего подобного. Несмотря на то, что я — ваша жена. На три дня.

— Мэвис, это будут очень длинные и мучительные для меня дни, — вкрадчиво ответил он.

Мы спустились в ту гостиную, где состоялось мое знакомство с Эдвиной, пересекли ее и прошли в бар.

В этом помещении крыша была стеклянной, поэтому солнце беспрепятственно гуляло по всем закоулкам. Около стойки бара стоял человек с бокалом. Толстячок. Я отметила, что его белый костюм сшит у первоклассного портного, и что когда-то этот мужчина-, несомненно, был кудряв: теперь те кудри заметно поредели. Залысины, впрочем, не портили его лица, и даже наоборот, лоб выглядел мощным — это был лоб мыслителя. Толстячок, увидев нас, заулыбался, обнажив два ряда отборных зубов. Когда мы подошли к нему поближе, я почуяла аромат дорогого парфюма.

— Приятно видеть вас здесь, — сказал он и протянул для рукопожатия ухоженную руку. — Дон так долго прятал свою жену. С его стороны это нечестно.

— Познакомься, Мэвис, — сказал Дон. — Это Фабиан Дарк, адвокат, поверенный семьи.

Я ожидала, что рука Фабиана будет мягкой и влажной. Но рукопожатие оказалось, на редкость, твердым и холодным.

Адвокат улыбнулся мне:

— Дон представляет меня так официально, словно я не являюсь давним другом семьи Убхартов... Впрочем, я зря его ругаю: у него отменный вкус, — он окинул меня оценивающим взглядом. — Наше вынужденное томление здесь мне уже начинает нравиться.

Быстрый переход