— Незачем вспоминать — еще не забыл. Разрабатывать надо эти вопросы. Вам лень — сам займусь. Война закончилась четверть века назад, свидетели той поры — среди нас…

Со вторника начались дожди. Еще не проливные, но уже нудные. Тучи беспрерывно бороздили небо, регулярно из них что-то выливалось. Плащ с капюшоном и зонт стали обязательными атрибутами при передвижении по городу. Старый отечественный внедорожник оправдывал роль зонта не всегда.

История с затопленным архивом оказалась не вымыслом. Во всяком случае, какие-то контейнеры солдаты Ваффен СС сбрасывали в воду. Иван Игнатьевич Чирков уже в ту пору был немолод, работал сторожем на лодочной станции. Сейчас он благополучно доживал свой век на пенсии, выращивал капусту и имел прекрасную память.

Это было во второй декаде сентября 1943 года. На востоке громыхала канонада, на юге и севере — тоже: Красная армия подходила к Смоленску. У немцев творилась неразбериха — невзирая на их национальную страсть к порядку. Все боеспособные части отравлялись на восток — под огонь советской артиллерии.

В Плиевске оставались комендантская рота, эсэсовские вояки и перепуганная деморализованная полиция. С автотранспортом стряслась беда — партизаны напали на автопарк, забросали бутылками с зажигательной смесью все оставшиеся грузовики. Каратели лютовали, расстреливали в отместку местных жителей.

Иван Игнатьевич караулил в ту ночь лодочную станцию, с ним были два рыбака и их жены — чинили сети после недавнего шторма. Немцы нагрянули внезапно — на гужевых повозках. Что-то орали, изолировали всех находившихся на причале гражданских. Сторож спрятался в камнях, его искали, бегали по берегу, но не нашли.

Иван Игнатьевич видел из укрытия, как на середину Лебяжьего озера вышли три плоскодонки. Немцы спешили, ругались, сбрасывали в воду тяжелые контейнеры. Одна из лодок чуть не перевернулась. Глубина в том месте самая большая — десятки метров. И дно илистое, может небольшой катер засосать. Солдаты порожняком вернулись на берег. Загремели выстрелы. Потом тихо стало.

Иван Игнатьевич выбрался на причал, обнаружил четыре бездыханных тела, в том числе двух женщин. Эсэсовцы на пустых телегах вернулись в город.

Сутки Чирков отсиживался в скалах на южном берегу. Потом пришли наши, город взяли почти без боя — немцы бежали так, что обернуться было некогда. Иван Игнатьевич вернулся в частично сгоревший дом, через день поковылял в НКВД, честно рассказал всю историю. Мужика поблагодарили, дали подписать бумажку, чтобы помалкивал. И все.

Он продолжал работать на лодочной станции, пока ее не ликвидировали, но не помнит, чтобы советские спецслужбы что-то извлекали со дна. То ли отнеслись несерьезно, то ли погиб тот капитан, бравший показания, а других осведомленных не было. Повторно в НКВД Чирков не пошел — он свой долг выполнил. Вспоминать ту ночь — себе дороже. Лет десять рот не открывал. Потом одному рассказал, другому. История пошла, стала чем-то вроде легенды…

— Ну, ты гигант, — покачал головой Чекалин. — Такую историю раскопал — и всего за пару часов. Может, и убийцу найдешь?

— И какой нам барыш с этой истории? — справедливо заметил Максимов. — Она илом заросла. Поднимай на здоровье — если оборудование найдешь. Чего людей-то убивать?

В два часа пополудни хоронили Микульчина и его супругу. Дождь сделал поблажку — ненадолго прервался. У гробов, выставленных рядом с домом, плакали люди — сестра Микульчина, родственники Надежды. Коллеги стояли на ветру с каменными лицами. Из РОВД пришли многие — к Константину Юрьевичу относились хорошо. Прибыли автобусы из автотранспортного предприятия, погрузили всех желающих.