|
— Часть Процесса это все. Хокер врезался в мое запястье, быстрыми вертикальными движениями добираясь до вен. Кровь заструилась из раны. С ужасающей ловкостью он сделал то же самое со второй рукой. Когда я закричал, Бун прикоснулся пальцами к краю своей шапочки. — Боюсь, нам нужно бежать, сэр. — Но мы хотим вам сказать, что знакомство с вами было истинным наслаждением. — Мы здорово повеселились. — Такие шуточки! — Такие розыгрыши! — Тю-тю, сэр! — Чирик-ку-ку! Издав запах фейерверка и шербетных леденцов, они замерцали тусклым светом и исчезли, а я остался один в этой треклятой комнате, уже ослабевший настолько, что был не в силах кричать. Я лишь смотрел, как жизнь красной лужей вытекает из меня на пол. Я смотрел, пока это не стало для меня невыносимым. Я закрыл глаза, забылся в боли и сделал несколько последних вздохов. Немного погодя сердце мое перестало биться, и я погрузился в темноту. 26 Я только что посмотрел то, что написал вчера вечером. Вы, несомненно, понимаете, что произошло. Другой рассказчик (незваный гость, злобный делец) вернулся, а я больше не владею своим пером. Значит, вот оно как. Финишный рывок. 27 Неожиданно я открыл глаза. Я словно пробудился после необычайно яркого и грубого сна. Я чувствовал слабость и головокружение, во рту появился кислый привкус, но симптомы были не хуже, чем можно ожидать с похмелья после умеренных возлияний. Я все еще сидел привязанный к стулу, но никаких порезов на запястьях не было. Натертые липкой лентой, они больше не кровоточили, я даже царапин на них не увидел. Никаких следов визита Старост тоже не было. Вдруг оказалось, что лента, которой я был привязан к стулу, легко снимается. Она соскользнула с меня, как обертка. Я встал на нетвердых ногах, чувствуя легкую тошноту и покалывание в онемевшем теле, но в остальном я был подозрительно целехонек. Вспомнились слова мисс Морнинг об Эстелле — о том, как ее кожа сразу затянулась, после того как Директорат обескровил ее чуть ли не до смерти. Вспомнил я и ее намеки на историю этой квартиры и задумался над смыслом тех значков и символов, что нашла моя мать в спальне, да и над тем, какие именно операции я перенес в детстве, тоже задумался. Несколько минут я, как страшный сон или галлюцинацию, гнал от себя все мысли о том, что случилось после ухода Джо и Эбби, но в глубине души знал: со мной что-то сделали, чему-то дан ход. Я даже знал название этого чего-то. Дед позаботился об этом, как и обо всем остальном. Процесс. Мы не считаем себя его друзьями, но в конечном счете следует признать, что с Генри Ламбом поступили несправедливо. То, что он позволил сделать с собой, было чрезмерным и бесчеловечным. Однако настоящая трагедия состоит в том, как медленно доходило до него все это. Даже сейчас, когда конец близок, он не осознает всех своих унижений. Я вышел из квартиры на улицу. Снегопад наконец прекратился, но Лондон после него стал чужим и незнакомым. Роботы были повсюду. Я не видел их, но я их чувствовал — они шли мимо меня, спешили, торопились в центр города. Казалось, они говорили между собой, и постепенно я стал разбирать — одна и та же песня на каждом углу, в каждом доме, одно и то же слово, повторявшееся снова и снова в мантре исступленной радости. |
