Он осекся и посмотрел на телохранителей так, будто впервые заметил их.

– А ну, вон отсюда! – приказал он.

– К куда? – тупо спросил тот охранник, который вызывал Колчана из кабинета.

– Куда хотите, – огрызнулся Колганов. – надо поговорить с отцом, понятно?

Недоуменно переглянувшись, телохранители торопливо скользнули за ширму, оставив Вадима наедине со своим боссом.

– Папа, – сказал Колчан, избегая смотреть в лицо Вадиму, – я не знаю, как тебе это удалось, но раз уж ты опять жив, то выслушай меня… Я не собираюсь просить у тебя прощения за то, что тогда было. В конце концов, виноват был ты, а не я, верно?.. – (Вадим молчал.) – Что молчишь? Ну, ладно, молчи, ты же всегда не любил много говорить. Даже тогда, когда черт тебя дернул оживить меня!.. Ты помнишь, как это было? Лично я не забыл и никогда не забуду этого!

Лицо Колганова исказилось как от внутренней боли, он тяжело дышал, на лбу его выступили крупные капли пота.

– Мне было тогда всего шестнадцать лет, и я был уверен, что мир таков, каким он кажется, – продолжал Колчан. – И что каждый после смерти получит то, что он заслужил. Я верил в это до тех пор, пока на своей шкуре не испытал, что на том свете нет ни ада, ни справедливой кары за совершенные грехи. Меня убили какие то подонки – кстати, я потом, спустя много лет нашел и расквитался с ними как положено, – и я попал туда, где есть только любовь и где все люди становятся похожими на ангелов. И еще я слышал голос, который беседовал со мной. Этот голос принадлежал яркому светящемуся существу, преисполненному любви и доброты. Он – или, точнее, Оно – показал мне картинки из моей жизни, начиная с раннего детства. Эти эпизоды промелькнули так ярко передо мной и так наглядно, как никогда не увидишь наяву… Причем Оно, существо, состоящее из одного лишь света, не упрекало меня и не винило за допущенные ошибки и проступки. Оно пыталось внушить мне одну очень простую мысль: неважно, как ты жил на земле, потому что всех ждет прощение после смерти!.. Душа моя была полна радости и покоя, я был наполнен предвкушением наивысшего счастья. А ты взял и вернул меня обратно… Может быть, я не знал бы о том, что произошло, если бы пролежал в той грязной вонючей канаве всего несколько часов. Но место было глухое, и шел крупными хлопьями снег, который быстро завалил мое тело, так что ты нашел меня лишь на вторые сутки. Помнишь, как я плакал тогда, а ты не мог понять, в чем дело?

Колганов поднял лицо, и Вадим увидел, что по его морщинистым щекам текут слезы.

– Дело было в том, что я возненавидел и тебя, и всех людей! – хрипло продолжал Колганов. – Ты вернул мне жизнь – но лучше бы ты этого не делал!.. Потому что таким, как я, просто не может быть места в этом мире! Они обречены всю жизнь мучиться, не зная, как им жить и что делать с тем знанием, которым они обладают! И когда они понимают, что вся жизнь ЗДЕСЬ не стоит ни гроша, что смерти нет, а следовательно, нет ни убийств, ни преступлений, ни преступников, ни праведников, – то тогда они получают свободу. Свободу творить все, что захочешь. Потому что знаешь: мы – только коконы, из которых должны вылупиться красивые, беззаботные бабочки!.. И я жил так, как мне подсказывало мое новое знание. Я грабил, убивал, насиловал и обманывал, не чувствуя никаких ограничений и зная, что в конце будет не Страшный суд, а всеобщее равенство и всеобщая любовь…

Он замолчал и впился в лицо Вадима невидящим взглядом. Похоже, что он уже не замечал, кто именно стоит перед ним. Главное для него было – выговориться, понял Вадим. Ведь все эти годы он вынужден был носить страшную истину, открывшуюся ему после смерти, в себе.

«А действительно, – обожгла его непрошеная мысль, – если вдуматься – преступник ли этот человек? Да он такой же, как я.