— Но!

— Я уверен, что у этого господина масса работы со всеми этими бумагами, — сказал сержант.

— Почему ты это сделал? — спросил Снибрил, когда сержант поспешно увел его.

— Потому что, если мы хотим выяснить, в чем тут дело, то нам это не удастся, даже если мы заставим этого маленького писца съесть всю его бумагу, — сказал Кареус. — Мы некоторое время пошныряем вокруг и кое-что разведаем, поймем, в чем тут ложь, выясним, что происходит, — и, возможно, позже мы сможем вернуться и заставим его сожрать всю эту гору бумаги.

— Я даже и не видел, чтобы здесь было много других солдат! — сказал Снибрил.

— Всего несколько часовых, — согласился Кареус — и они поспешили на улицу.

— Остальные легионы еще не прибыли, — сказал Снибрил.

— А ты думаешь, они прибудут? — спросил Кареус.

— Что ты хочешь этим сказать? На что намекаешь?

— Мы встретили тебя и этих маленьких человечков. Если бы не встретили, я не думаю, что мы выстояли бы, — сказал Кареус мрачно.

— Ты хочешь сказать… что мы, — это все, кто остался?

— Это возможно.

А нас меньше тысячи, подумал Снибрил. Как это можно заключать мирный договор с моулами? Они способны только уничтожать. И как может быть, что они здесь заключают договоры?

Армия расположилась бивуаком среди ворсинок. Как сказал один из дефтминов, трудно было чувствовать себя уютно в стане врагов, особенно, если оказалось, что они на твоей стороне. Но, говоря это, он, по крайней мере, улыбнулся.

Пока они разбивались на группы и собирали среди ворсинок дрова для костров, они набрели на поунов.

Их была дюжина. Поуны умели легко скрываться в Ковре. Они были такими большими. Люди воображают, что легче спрятать нечто маленькое, но почти так же легко скрыть то, что слишком велико, чтобы его заметить. Поуны были похожи на холмы, если не считать того, что они жевали жвачку и время от времени срыгивали. Все они повернули головы, чтобы взглянуть на тех, кто их обнаружил, срыгнули и, отвернувшись, стали смотреть в другую сторону.

Они выглядели так, будто им дали приказ дожидаться кого-то.

Вывеска рядом с лавкой сообщала «Лекарь», а это подразумевало, что лавкой владел некий доморощенный химик, который мог давать вам травы и разные другие снадобья, пока не полегчает, или, по крайней мере, пока ваше состояние не перестанет ухудшаться.

Лекаря звали Аулглас. Он что-то тихонько бубнил про себя, работая в задней комнате. Он открыл какой-то новый тип синего пуха, который теперь старался размолоть. Вероятно, пух годился как снадобье от какой-нибудь болезни. И он собирался опробовать его на людях и пробовать до тех пор, пока не выяснит, что из этого выйдет.

Рука коснулась его плеча.

— Гммм? — сказал он.

Он обернулся. Посмотрел поверх очков, сделанных из двух кружков тщательно отполированного застывшего лака.

— Писмайр? — сказал он.

— Говори потише! Мы пришли через заднюю дверь, — ответил Писмайр.

— Даю голову на отсечение, я так и подумал, — сказал Аулглас. — Не беспокойся, в лавке никого нет. — Он посмотрел мимо старика, за его спину, на Гларка, Бейна и Брокандо.

— Клянусь честью, — сказал он снова. — После стольких лет! А? Ну… добро пожаловать. Мой дом — ваш дом, — внезапно его брови сошлись, и лицо приняло озабоченное выражение, — хотя это только в переносном смысле, понимаешь, потому что, как бы я ни восхищался твоим бескомпромиссным подходом и прямотой твоих взглядов, я не мог бы уступить тебе своего дома; он у меня единственный, и поэтому мои слова следует понимать только как изъявление доброжелательного отношения…

У Аулгласа явно возникли некоторые трудности: он никак не мог закончить фразу.