Изменить размер шрифта - +
Мистическая смерть, засуха, ночь души. Когда-то, читая Фому Кемпийского, я чувствовал прикосновение горнего мира, теперь мертва и его книга. Есть же заранее обреченные на погибель. Еще Августин об этом писал. В конце концов в эволюционном отборе все определяется генетикой. А геном существует уже при рождении. От нас вообще ничего не зависит.

Я не очень надеялся, что средневековый святой поймет меня, но он оказался в курсе достижений науки и философии.

— Еще один тейярдист! — усмехнулся он. Вывел меня на улицу, указал вдаль по направлению к замку: — Во-он его палатка! Если хотите — сходите пообщайтесь. По-моему, вы не поняли его до конца. А эволюция души? Это уж в нашей власти и определяется не только генетикой. Августин был неправ.

Последнее было, очевидно, частным богословским мнением отца Иоанна Креста, но высказано с такой уверенностью, словно по этому вопросу существовало постановление церковного собора или решение папы.

— Спасибо, — сказал я.

Интересно, почему я воспринимаю своего духовника как человека исключительно приятного, мягкого и понимающего, несмотря на то что он только и делает, что меня распекает?




ГЛАВА 3


Направляясь к палатке месье Тейяра де Шардена, я размышлял о том, что его знаменитый прадед был, пожалуй, неправ, утверждая, что в аду компания лучше [154 - Вольтер приходился двоюродным дедом матери Тейяра де Шардена.]. Не может она быть лучше, даже если состоит из одних крутых интеллектуалов. Психологическая атмосфера не та.

Додумать, равно как и дойти до Тейяровой палатки, мне не дали. В ущелье раздались выстрелы.

Матвей шел по лагерю и смеялся в лицо расстреливающим его рыцарям.

— Не устали, ребята? Не тратьте патроны! Я пришел к Пьетросу, а не к вам. Где он? Я знаю, что он у вас.

Я вышел к нему навстречу.

— Здравствуй, Матвей!

— А, привет! Пошли, потолкуем.

Меня не стали удерживать: ни Иоанна Креста, ни Жана, ни Франциска рядом не оказалось.

Мы вышли из ущелья и уселись на большом плоском камне. Чуть дальше был обрыв и пропасть.

— Насилу нашел тебя, — сказал Матвей. — Но разведка работает, слава Эммануилу.

Он закурил. Сигареты были куда дороже, чем при нашей первой встрече, несмотря на тяжелые времена.

— Как дела в Париже? — поинтересовался я.

— Как сажа бела! — огрызнулся он. — Нашел время для светского разговора!

— Слушай, ты давно знаешь?

— Кто такой Эммануил?

— Да.

— С того самого момента, как умер и воскрес. Мы все об этом знали.

— Те, кого он воскресил?

— Угу. Воскрешенные им становились с ним слишком связанными, чтобы чего-то не знать. Так что я наврал тебе, что смерть и воскрешение не добавляет знаний. Еще как добавляет! Мы принимали в себя часть его души. Помнишь: «И Бог будет обитать в них»? В нас обитал Эммануил. Я всегда был немного люциферитом. Недаром он первым провел меня через смерть. Знал, что приму. И тебя хотел посвятить, да все колебался. Да и судьба тебя хранила. Он решил, что за тебя кто-то молится. Потом понял, кто. Твоя Тереза была обречена.

— Значит, всех обитателей Бет-Шеарима убили из-за одной Терезы?

— Не думай о себе слишком много. Там было полно других молельщиков. Но и из-за Терезы тоже. Вас с Марком Господь оставил на потом. Оба вы светлые, как лампочки. Иоанн ценил только интеллект, а не мистическую принадлежность к тьме или свету; Варфоломей — вообще буддист, и ему без разницы, что Бог, что Дьявол; Андрей верил в Кришну и получил Калки.
Быстрый переход