Похолодало. Тянувшиеся над ними низкие белесые облака кое-где опускались до самой земли, окутывали все вокруг густой дымкой. Особенно страдала Лета. Маара обругала противный туман, затянувший все вокруг, и Лета призналась, что ее этот туман только радует, ибо скрывает растянувшиеся до горизонта пустоши.
— Слишком тут просторно, — бормотала она, опуская глаза и стараясь не глядеть вокруг.
Трое ее спутников озабоченно переглянулись. Они поняли, что на Лету пагубно подействовал резкий переход от обеспеченного, хоть и унизительного существования в доме Далиды, в тепле, сытости, а главное, в ограниченном пространстве, к необъятным просторам холодного и недружественного реального мира.
Маара обняла ее, принялась успокаивать.
— Маара, я, должно быть, совершила ужасную ошибку.
Коляска так грохотала по разбитому мощению дороги, что Мааре пришлось повторить, чтобы услышали мужчины:
— Лета боится, что ошиблась, поехав с нами.
Даулис тут же наклонился вперед, взял Лету за руку:
— Нет-нет, дорогая, ты не ошиблась, это наша вина, мы не подумали, что ты себя так плохо почувствуешь.
— Забери меня с собой, Даулис, когда придет тебе пора возвращаться. Здесь так ужасно… Холодно, безобразно.
Туман рассеялся, и Маара любовалась пейзажем, находя его вовсе не ужасным, но величественным и даже по-своему красивым, хотя и ее удручала промозглая холодная сырость воздуха. «Неужто и это Ифрик!» — дивилась она.
Даулис все еще держал Лету за руки, когда очередной резкий толчок сбросил ее с сиденья. Даулис ловко подхватил ее, что-то шепнул Данну, и тот мигом перепрыгнул к Мааре, уступив место разбитой и расстроенной Лете. Даулис усадил ее рядом, она прильнула к нему и заплакала. Сильная и уверенная в себе женщина стала вдруг похожей на свою любимицу Кретис.
Этот день оказался самым тяжелым за все время после отъезда из Билмы. Вечером остановились на большом, но бедном, обшарпанном постоялом дворе. Находился он у самой дороги, которая здесь служила главной и единственной улицей деревни, существовавшей исключительно благодаря этому пристанищу проезжающих. Высадив пассажиров, возница сказал, что утром за ними вернется, и потребовал плату за день. Маара уже платила ему и начала спорить.
— Не привлекай внимания, — сказал ей Данн, и она, ворча, выдала нахалу еще несколько монет. Тот, тоже ворча, принял деньги и удалился.
Следующий шаг их споров не вызвал. При постоялом дворе имелась лавка, где продавались дорожные товары. Одну из стен полностью скрывали развешенные на ней плащи, куртки, одеяла. Наши путешественники обзавелись здесь теплыми накидками в виде больших одеял с отверстиями для головы. Цвет предпочли серый, чтобы не слишком бросаться в глаза.
Комнату им сдали без всяких проволочек, хозяин не выказал к постояльцам никакого интереса, но Данн считал, что в этом месте им угрожает опасность. Днем угроза была меньше, потому что искали их скорее всего в вагонах, а не на открытой дороге. Да и денег на повозку с лошадьми у их преследователей наверняка не было. Возникал вопрос, кто может их преследовать. Запершись в комнате, они занялись обсуждением возможных вариантов. Если это члены Совета Билмы, желающие продать Данна и Маару в Чарад, то они не станут посылать за ними солдат, а наймут каких-нибудь бродяг, воров, грабителей. Длинная лапа Чарада могла дотянуться до них в обличье нищего или тех же бродяг и бандитов. Или слуг этого постоялого двора.
— Так что же в этом нового? — заключил размышления Данн.
— Я боюсь, — поежилась Маара.
Ужинали в комнате. Все еще дрожавшая Лета с виноватым видом заварила себе какие-то снадобья из медицинского мешка. Ее укутали, уложили, укрыли. Улеглись сами. Кроме опасности ночного вторжения мучила усталость. Если бы не страх перед преследователями, можно было бы передвигаться пешком, оставаться здоровыми и бодрыми. |