Ох, и любил же пышную роскошь преосвященный Павел, епископ харьковский, бывший ректор Смоленской семинарии! Нашел, вымолил, выбил деньги на дом, где нашлось место даже для домовой «Крестовой» церкви в верхнем этаже, близ владычных покоев; и на коллегиум по Бурсацкому спуску хватило, и на богатый гардероб осталось, на экипажи, породистых рысаков, мебель, картины…

    Упекли преосвященного в Астрахань, после девяти тучных лет "на югах"; упечь-то упекли, а долги остались.

    Который уже владыка на престоле сменяется, а все никак не выходит расплатиться до конца.

    – Стой, отец Георгий. Да стой, кому говорю!.. ишь, разогнался, ноги-то молодые…

    Нынешний архиепископ, владыка Иннокентий, сидел близ дома на лавочке.

    Лист кленовый в руках вертел.

    – Благословите, владыка! – отец Георгий вдруг сам себе напомнил тароватого паломничка у ворот; это оказалось неприятно.

    – Садись рядом, отец Георгий! – кленовый лист осенил священника крестным знамением. – Молчать будем.

    Осторожно присев на край скамеечки, священник искоса бросил на владыку быстрый взгляд и поспешил сделать умное выражение лица. Несмотря на любимую игру в «простака», владыка Иннокентий был куда как непрост. Ректор Киевской академии в тридцать лет, епископ Чигиринский, владыка прежде епархии Вологодской, а с недавних пор – Харьковской. Доктор богословия. Знаменитый проповедник-златоуст. Член четырех духовных академий, университетов Харьковского, Московского и Санкт-Петербуржского; а также двух ученых обществ – археологического и географического. Автор фундаментального курса "Догматического богословия". Священники-мздоимцы боялись владыку пуще гнева Божьего; горожане полагали святым.

    И вот этот великий человек зовет к себе некоего отца Георгия, только чтобы помолчать вместе.

    Если бы такое случилось впервые, впору было бы удивиться.

    А так – привык.

    – Ритор Прокопович сказывал, ты вчера в окружном суде заседать изволил? – начал «молчать» Иннокентий.

    – Совершенно верно, владыка. После долгого перерыва; ввиду отсутствия соответствующих процессов. Как епархиальный обер-старец, обязан был принять участие в рассмотрении дела о мажьем промысле. Обвиняемый – мещанин Голобородько, Иван Терентьевич. Приказчик из Суздальских рядов.

    – Ну да, ну да, – меленько покивал головой преосвященный. – Обязан был, значит. Оный ритор говорил, будто и мажишко-то дрянной, копеечный… Шелуха, прости Господи. Без облавников брали, вроде бы. Двух городовых послали, он и сдался. Правда или врет ритор?

    – Правда, владыка.

    – В чем обвиняли мажишку?

    – Помогал путем отвода глаз сбывать порченую гречиху.

    – Ох, грехи наши тяжкие! – Иннокентий заворочался, иронично вздернув хохлатую бровь. – Ты, небось, завизировал приговор? не стал артачиться?!

    – Да, владыка. Мещанина Голобородько к телесным наказаниям и описи имущества; ученика его, Тришку Небейбатько – к пяти годам острога. Согласно новому Уложенью: статья 128-я, параграф четвертый.

    – Ну да, ну да… к телесным наказаниям, значит. Опять узаконили порку, слава Господу нашему, во веки веков, аминь!.