…сумасшедшая. Я – сумасшедшая. Теперь я это знаю. Раньше, в детстве, у меня случались приступы, а между ними я была просто "сложный ребенок". Теперь вся моя жизнь – один сплошной приступ, черный кошмар безумия. И лишь иногда бывают моменты просветления.

    Как сейчас.

    Как сейчас?

    Раз я понимаю, что со мной творится – значит, сейчас, по крайней мере, я в здравом уме.

    Это ненадолго. Скоро меня вновь накроет горная лавина помрачения – и я забуду себя, пока не очнусь… когда? где? надолго ли?!

    Говорят, Бог не прощает самоубийц. Я искренне надеюсь, что для меня Господь сделает исключение, хотя умирать очень страшно. Особенно сейчас, когда я – это я. Но жить ТАК – еще страшнее; а покончить с собой в другом состоянии я просто не смогу. Мое безумие цепляется за жизнь куда сильнее, чем я сама.

    …Я давно приметила этот нож. Прости меня, папа, прости, мама, прости, тетушка Хорешан – я…

    Папа, пожалуйста, не надо! отпусти меня! отдай нож! убей меня! Я не хочу, не хочу, не хочу!..

    – Вставай, Томочка!.. ну все, уже все… вставай…

    – Федя… Ф-феденька! в-вставай! Ну вставай… ж-же! Они… они ушли, в-все… Феденька! Вставай… п-пожалуйста…

    Не встает. Лежит, не шевелится, не слышит – как мама тогда, в гробу. Только ветер кудри шевелит.

    Нет! Господи, нет! Только не его! Он ведь еще жив, его можно спасти, можно, я знаю!

    – …Ефрем Иванович! Скачите за… д-доктором! Я з-здесь… с ним… скачите!

    Не поможет доктор, не поспеет Ефрем Иванович – но есть другой способ. Я знаю. Сердцем чую – есть!

    – Вы же… вы ром, Ефрем… Иванович! А в-все ромы… колдуны!.. Раз д-доктор… не поспеет – колдуйте! Я за… в-вас…

    Черный провал. Надвигается. Нет, только не сейчас! Я должна…

    Провал с неохотой отступает.

    – …Зачем?.. м-медлите, Ефрем… Иванович! Что в-вам… нужно?! Говорите! Душу… м-мою?! Жизнь?! Отдам! Т-только спасите… его!

    Слово сказано.

    А по Закону – должен быть ответ.

    * * *

    Боль выдернула тебя из чужого кошмара, по нелепой иронии судьбы зовущегося жизнью. Из нахлынувшего прошлого, где страхи княжны были твоими страхами, мысли – твоими мыслями, и ты вместе с девушкой все глубже погружался в пучину безумия, откуда нет возврата. Ты тоже хотел в небо, туда, где мама, хотел превратиться в ангела, оторваться от грешной земли и взмыть в сияющую высь, сбросив оковы бренной плоти; хотел, стремился, – а тебе не давали…

    Боль отрезвила.

    Ты вернулся рывком, силой освобождаясь от липких объятий сумасшествия. Только успел подумать: а сколько раз это случалось с НЕЙ?! – и на миг ужаснулся. Ужасаться дольше у тебя не было ни времени, ни сил. Ты не мог позволить себе такую роскошь.

    Погоди, Друц… времени?!

    Ты знал: здесь время течет иначе, да и само слово «время» теряет обычный смысл. И все же опыт подсказывал: огонь давно должен был погаснуть, испепелив свиток Договора, сплавив воедино вас с Тамарой. Но пламя горело, и горели руки, боль нарастала, становясь нестерпимой, хотя дальше, казалось, расти ей некуда.