|
– Авантюрист? Хм… Неплохо звучит, не находите? Николас приветливо улыбнулся. Вероятно, это чувство внушили им родители. Когда то Ричард и Ланселот были невинными детьми: он помнил их по последнему посещению Уайверли Чейз, как раз перед смертью деда. Тогда он был взрослым мужчиной двенадцати лет. – Насколько я помню, вас трое, – спокойно продолжал он. – Где… как там его? – Обри, – сухо обронил Ричард. – Он учится в Оксфорде. Оксфорд? Звучит чуждо. – Передайте Обри мои наилучшие пожелания, – сказал он, кивнув братьям. – Я слышал, ты остановился в «Грильоне», – крикнул вслед Ричард. – Какая жалость, что отец не оставил тебе городской дом! Ланселот ехидно хихикнул. Николас обернулся: – Буду с тобой откровенным. Мне более чем достаточно Уайверли Чейз. Я счастлив, что эта безвкусная глыба в георгианском стиле на Эпсон сквер не относится к майоратным владениям. Один ремонт будет стоить тебе не менее трех ночей непрерывных выигрышей за игорным столом. Если, разумеется, ты когда нибудь выигрывал. – Не будь Уайверли Чейз майоратом, вряд ли он оставил бы тебе даже его, – бросил Ланс. – Жаль, что дом скоро превратится в развалины. – Он превратился в развалины задолго до моего приезда, – резонно заметил Николас. – И ты ничего не сможешь с этим поделать, – прошипел Ланселот. – Все знают, что ты беден, как ловец бойцовых петухов. – Впервые слышу это сравнение. – Где уж тебе! Ведь ты не настоящий англичанин, – ухмыльнулся Ричард. – Это мальчишки, которые готовят петухов к боям, ничтожные маленькие нищие с уродливыми шрамами от птичьих клювов на руках. Мы слышали, что ты прибыл из далекого Китая и даже завел себе китайских слуг. Николас ответил снисходительным кивком. – Хорошо, что вы умеете слушать. Лично я рекомендую быть внимательными, потому что всегда находил это крайне полезным. Уже повернувшись, чтобы пройти через дверь, услужливо открытую беззастенчиво подслушивавшим лакеем, он добавил: – Мне всегда казалось, что слушать куда полезнее, чем говорить. Подумайте над этим. Ланселот тихо, негодующе охнул. Глаза Ричарда еще больше потемнели от ярости. Лицо раскраснелось. Странно, до чего же легко отец заразил их ненавистью к старшему брату! А ведь когда то Ричард был веселым, счастливым малышом, а Ланс – настоящим херувимом, бело розовым, улыбающимся, любившим сидеть у ног матери, когда та играла на арфе. Обри в то время был так мал, что обожал бросать мяч и бегать по длинному коридору, вопя во все горло. Николас вдруг вспомнил, как малыш едва не свалился с лестницы, и он едва успел подхватить беднягу. Как же Миранда вопила, обвиняя пасынка в попытке убить ее сыночка! Как понуро стоял между ними плачущий, перепуганный Обри! Отец поверил мачехе и избил Николаса кнутом, осыпая проклятиями и называя маленьким ублюдком. Дед Николаса был уже тогда слишком болен, чтобы вмешаться, но вмешался бы, знай, что сын и родные собрались у его смертного одра. Ад и проклятие, почему подобные воспоминания навеки отпечатываются в мозгу?! По обеим сторонам улицы уже выстроились экипажи. И кучера, и лошади, казалось, спали. До отеля «Грильон» было довольно далеко, но на пути ему не встретилось ни единого грабителя. Глава 4 На следующее утро, за завтраком в доме Шербруков, Розалинда, насаживая на вилку кусочек копченой селедки, спросила Райдера: – Сэр, кто тот джентльмен, который вчера хотел танцевать со мной? Такой молодой, с длинными черными волосами, разряженный словно для праздника Хеллоуин? Как был глуп Райдер, посчитав, что Николас Вейл не произвел на нее впечатления, хотя она ни словом не обмолвилась о нем по дороге домой! – Это граф Маунтджой, – спокойно ответил Райдер, – недавно прибывший в Лондон, как говорят, из далекого Китая. |
