|
Только резиновые сапоги. Поняв, что лучше мне здесь свои сапожки не носить, я положила чулки на заднее сиденье машины и сунула ноги в резиновое творение деревенской моды. Сапоги были мне велики на размера этак два, идти в них было весело и с музыкой (на каждом шагу они издавали характерное хлюп-хлюп), зато исполнилась давешняя детская мечта — я смогла, гордо подняв голову прошествовать по луже. Но весь кайф испортила простая мысль: глупо я выгляжу в миниюбке, тонких колготках, короткой замшевой куртке и этом уродстве! Максиму тоже понравилось… Его карие глаза как-то подозрительно улыбнулись, и я со злости хлопнула дверцей так, что машина зашаталась.
— Эй, полегче! — встревожился за своего иностранного красавца Максим. Хулиганить мне почему-то расхотелось, и я принялась ждать у машины, отгоняя на свежем воздухе хмель сна и лениво наблюдая, как Максим вытаскивает мой рюкзак и свою сумку. Напомнить, что там еще и сапоги, я не решилась, все равно в этом раю они не понадобятся. А рай был еще тот: черная земля, рыжая трава и покособленный сарайчик у некрашенного, черного от дождей забора, не внушали мне доверия, как и маленький домик, срубленный из бревен. Как в прошлый век попала… — Бабке предлагали в город переехать, — начал Максим, — или дом новый, попросторнее, купить, так она отказывается, как и от ремонта. Говорит, что ни к чему это, старым костям и так сойдет. — Максим, я все понимаю, — прервала я исповедь нового друга. — Она мать Александра? — Да нет, — смущенно ответил мой друг. — Понимаешь, у отца вообще родни нет. Никакой. Мне тоже как-то странно показалось, но он говорил, что давно уже со всеми поссорился, а вновь налаживать отношения не хотел. Темная история, но в моей семье такое часто бывает. Мне стало страшно. Невесть откуда появилось дурное предчувствие, но тут навстречу нам, прикрикнув на отчаянно реагирующего на мою нескромную персону кудлатого пса, вышла встречать высохшая старушенция с улыбкой на тонких губах. Максима она встретила с распростертыми объятиями, на меня посмотрела как-то странно, скрывая злость в выцветших желто-голубых глазах. Знает! Знает, но перед внуком скандала не устраивает. Представив, какие веселые у меня будут рождественские каникулы, я пообещала себе, что никогда больше ни с кем не поеду в деревню родственничков навещать. И мои опасения подтвердились… Вечером старушка объявила, что у всех деревенских коров внезапно скисло молоко. С чего бы это? Я могла сказать — с чего. Ведьмочка явилась в моем лице, о чем и говорили хитрющие старушеские глазки. Потом мы узнали, что соседская коза отказалась давать молоко и почему-то сгрустнела. Кто виноват, по старушечьим глазам можно было прочитать сразу. Ну и напоследок Тузик второй соседки вчера всю ночь лаял. Наверное, приход злого человека унюхал… Откуда старушка, вечно трущаяся под ногами, вынюхивала новости, оставалось загадкой, но она не оставляла нас с Максимом ни на мгновение, проявляя к внуку повышенную заботу, а ко мне — повышенное внимание, как к нежелательной госте, которую, впрочем, надо ублажать. Решив, наконец-то, что мне надо переодеться, я забралась за ширму, отделяющую спальную часть дома от своеобразной гостиной. Старуха, на правах дамы, проскользнула следом и нравоучительным тоном громко начала сочувствовать о моей небольшой груди, толстоватой талии и бородавке под шеей. Все мои недостатки были крупно преувеличены, произнесены вслух и донесены до максимовых ушей. Вышла я из-за ширмочки в джинсах и длинном светлом свитере, как оплеванная. Но тут-то старушке не повезло: Максима в хате не было. Умный внук, то ли специально, то ли случайно решил как раз во время моего переодевания сходить за водичкой, а? вернувшись, со смехом рассказал, что видел крупную лису, так и выбежавшую из-под его ног. Именно на нее, наверное, и лаял всю ночь бедный Тузик. |
