— Как? — повторила я, прекрасно сознавая, что ловушек не бывает, и из любой деревни можно уехать. Даже из этой. Двадцать первый век на дворе! — Если не скажете, то укажите направление — пешком пойду!

— Детка, что же ты старую обижаешь! — со слезами на глазах пропела бабушка Максима. И я поняла — далеко жене Александра до матери, ой как далеко! Если та действует в открытую, то эта — змея, жалящая из-за угла.

— Телефон есть?

— Зачем нам телефон? — хитро усмехнулась старушка, и я мигом сообразила, что есть, но не для меня. — Есть, но на нем только сюда, в милицию и скорую звонить можно. А нам, старикам, более и не надобно. Над нами повисло молчание, в котором я отчетливо разобрала звук захлопнувшийся ловушки.

— Ну ладно, детка, — внезапно смилостивилась старушенция, — только, коли что, меня не вини… «Буду винить!»

— Митька сегодня в город обещался, он тебя и подбросит. О плате не горюй, я уже договорилась… Что-то во мне запело, что-то похожее на инстинкт волосатых предков перед ловушкой, но я прижала своей цивилизованной логикой инстинкт к ногтю, быстро соображая. Автобус послезавтра. Ночь и сутки с этой?

Не смешно. Телефон не работает, скорую помощь в виде димкиной кареты не позовешь. О Максиме даже думать не хотелось. Звездочет чертов. И я решилась.

— Хорошо, бабушка. Пусть будет Митька. Митькина карета удобством не отличалась, а, скорее походила, на машинный скелет или причину плача местной свалки. Такую красавицу бы прямым ходом на металлолом — она не то что современность, она еще и Советский Союз пережила. Как раз с военных фронтов первой мировой… Пока я любовалась красотой местного хлама, бабуся лично вышла меня проводить. Даже рюкзачок мне подала. Какая вежливость! Приняв свои драгоценные вещи, я вдруг подумала — чем это она там расплачиваться будет? Хотя, и без этого понятно — от Митьки едва ощутимо, но пахло чем-то знакомым. Неужели пьян? С таким за руль садиться — самоубийство.

— Вы не пили? — рушилась спросить я.

— Сто грамм для рузагреву, — басом ответил мужик ростом метра так с два, а шириной — с осиную щепочку. — Ты, девка, не думай, я и после поллитра могу! Машина — зверь! Сама едет! Я мысленно поблагодарила себя за предусмотрительность — в кармашке рюкзака были заботливо спрятаны несколько купюр. Хотя, зная цены, придется мне опять на диету сесть. Я же все на подарок Максиму промотала! Идиот! Гнев на Максима всколыхнулся во мне волной, тем более что на мне все еще была новинка деревенской моды — резиновые сапоги. Свои-то на шпильке я в Максимовой машине оставила! Резиновое чудо старушка мне отдала неохотно, но не отправлять же гостью босиком… В придачу к рюкзачку мне милостиво дали «на дорожку» сверток с чем-то, от чего вонь распространялась по всей кабине, кажется, старушенция что-то говорила о рыбке. Бедная рыбка была убита явно уже давно… И никто не похоронил… Ладно, я похороню — при случае. Вместе с иллюзиями на счет Максима и всей родни.

— Езжай с Богом, деточка! — заливалась соловьем подозрительно веселая старушка. — И на Максимку моего, шалопая, зла не держи, а сапожки тебе дочка моя принесет. «Обрадовала!» — подумала я, от души поругав то мгновение, когда я встретила этого проклятого Максима! Нет, так влипнуть могла только я! Начинало темнеть. Усилием воли придержав слезы, я сдержалась от порыва выскочить из машины, пока Митька закрывал дверцу с моей стороны, и вскоре тарахтелка надрывно затрещала по деревенской дороге. С Рождеством тебя, Ритуль! Тихая ночь, дивная ночь… Митька о чем-то усердно разглагольствовал, и я, с удивлением вслушавшись в его слова, вновь захотела выбежать из машины.