| Как и всякий художник, Саня запечатлел, конечно, всего лишь один миг. Но в этом миге ощущалось дыхание вечности. - Удивительно,- шептал Иван, то отходя от полотна, то приближаясь. Но дальше его ждали вещи еще более удивительные. Сначала все на картине - травы, деревья, сам воздух - выглядело застывшим в немой печали. Но чем больше Иван всматривался, тем больше казалось, что пейзаж что-то говорит, шепчет. Это ощущение исходило от шумящих трав и листьев, от таинственных перепадов света, от жаворонка. Сам он на картине не был виден. Но так и чудилось, что он висит в небе и сплетает серебристые узоры своих песен. И еще река... Ее ритмично чередующиеся извивы, усиливая впечатление бесконечности, напоминали грустно протяжную песню о чем-то безвозвратно утерянном, оставшемся там, в глубине тысячелетий - в этой повитой синью дали. Иван встряхнул головой, пытаясь избавиться от слухового наваждения. Потом закрыл глаза и попытался трезво рассуждать. Да, своей необычностью и совершенством картина Сани создавала сильный и своеобразный эмоциональный настрой, воздействовала одновременно на центры зрительные и слуховые. Видимо, так. Но что же ему послышалось? Один из старинных вальсов? Иван открыл глаза. И снова перед ним все заискрилось, наполнилось шелестом трав, напевами реки, музыкой степей. Нет, это не вальс... Тут что-то более глубокое и нежное, трогающее до глубины души, до слез. Но что? И вдруг взгляд Ивана упал в затаенный угол картины, где светилась подпись-намек, подпись-подсказка: "Полонез". Верно! Как он мог забыть? В старину полонезы писали Чайковский, Шопен и многие другие. Но здесь слышался единственный в своем роде полонез, уже не одну сотню лет тревожащий души людей,- "Полонез" Огинского. Иван глядел на картину и слышал бессмертную мелодию - невыразимо грустную и в то же время пронизанную солнцем и светлыми чувствами. В ней вылилась душа художника. В ней было все, что тревожило Саню: и тоска по утраченной родине, и радость приятия нового, и благоговение перед жизнью, и снова печаль. - Или я совсем ничего не понимаю в искусстве, или это... - Красиво! - торжественно возвестил Афанасий, закончив начатую Иваном фразу. При этом слуга поднял вверх указательный палец. - Помалкивай, знаток,- оборвал его Иван и бросился вниз. В своем кабинете он окутался облаком связи и отыскал Дениса Кольцова. Тот отдыхал, сидя в глубоком кресле. Увидев гостя, художник встал. - Нашелся? - Саня? Пока нет... Но я нашел нечто удивительное. Очень прошу ко мне... Старый художник проявил расторопность и минут через десять был в мастерской. - Воскресла? - остановился он в изумлении перед "Светом и тьмой". - Это кибер постарался. Успел снять молекулярную копию. Но я не за этим звал.Иван кивнул в сторону покрывала и, похлопав сияющего Афанасия по плечу, сказал:Открой. Старый художник, как и всегда в подобных случаях, взглянул на полотно как профессионал и холодный аналитик. Он заговорил о таинственных ритмах света, о законах простоты и античного лаконизма форм. Это огорчило Ивана. "Видно, ошибся я в своей оценке",- подумал он. Но Кольцов внезапно смолк. Глаза его изумленно расширились. "Пробрало",торжествовал Иван. Он чувствовал: старый мастер увидел картину и "услышал" ее. Увидел полотно, где все трепетало и мерцало, воздух струился, а краски светились, взаимно проникали друг в друга и... говорили, пели, звучали. Минуту или две художник находился целиком во власти картины. Потом взгляд его переместился в нижний угол, где чуть приметно светилась подпись. - Верно,- прошептал он.- Поразительно верно. Наконец Иван оторвался от полотна и повернулся к Ивану. - Где мальчик? А ну подай мне его сюда! Ах да, сбежал... Найти! Немедленно найти! - Ищут. - Да ты понимаешь, что это такое? Редчайшее явление! Связать в одно целое живопись с музыкой, искусство пространственное с искусством временным удалось пока лишь одному Ришару. - Я слышал эту легенду,- кивнул Иван. - Ришар - не легенда! Я ведь стар, как библейский Мафусаил, и лет сто назад, в дни юности, был знаком с Ришаром - астролетчиком и художником исключительной и трагичной судьбы. |
