— Привет! — улыбается он, я чувствую, что губы мои словно склеены самым прочным в мире скотчем. По-видимому, актриса я плохая, потому что на лице Шурика появляется беспокойство. — Ты что, Ладуся?

То, как он обратился ко мне, повергает в остолбенение. Мое отчаяние несовместимо с жизнью. Мне плохо! Мне страшно! Никогда не думала, что вновь встречу этого мужчину. Я вспоминала о нем, никогда его не забывала, но воспоминания носили характер романтически-печальный. Обычное дело, когда речь идет о первой любви. Я была влюблена в него без памяти. Теперь, когда Шурик вот так неожиданно вынырнул из прошлого и оказался в моем не самом безоблачном настоящем, я вдруг почувствовала себя той наивной, неопытной девчонкой, которой он давал уроки жизни и любви. Господи ты боже мой! Сохрани меня и помилуй! Спаси меня от лукавого…

— Не ожидала увидеть тебя, — наконец выдавила я, нещадно теребя ремешок сумки.

— Пойдем в кабинет. — В его голосе, как и много лет назад, привычные приказные нотки. И тут я смогла улыбнуться и очень обрадовалась, что мое лицо снова подчиняется мне. Шурик берет меня за руку, и мы шагаем по светлому коридору с потолком, усеянным голубыми лампочками. Кажется, надо мной ночное небо. Бесчисленные звездочки мигают, освещая путь, а впереди — остановка, где меня ждет еще одно приключение, еще одно испытание. А вот и кабинет, учтиво распахнутая дверь.

— Присаживайся. — Шурик — сама деликатность. Он помогает мне устроиться в кресле.

Я говорю себе, что пора перестать дергаться, паниковать. В конце концов, не произошло ничего такого, из-за чего нужно вот так нервничать. Чего доброго, Шурик решит, что я превратилась в закомплексованную истеричку. Осматриваясь, прихожу к выводу, что кабинет директора агентства оформлял очень хороший дизайнер. Ничего броского, все практично, но вместе с тем возникает ощущение непоказной роскоши. Вспоминаю кабинет Миронова: здесь вкус, там — кич. Кабинету Евгения далеко до той роскошной простоты, которой окружил себя Шурик.

— И у тебя не было никаких предчувствий? — Шурик усаживается в кресло напротив.

— Нет. — Я смотрю на него, постепенно успокаиваюсь.

Шурик не изменился. Нет, не так. Едва заметная седина делает его еще красивее, привлекательнее, сексуальнее. Он буквально излучает сексуальность, осознает это и невероятно гордится собой. Он принадлежит к тому типу мужчин, которых прожитые годы красят. Еще одна несправедливость: почему жизнь так благосклонна к ним? За что такие привилегии? А нам, женщинам, приходится идти на столько ухищрений, чтобы оставаться привлекательными. Мы столько времени тратим на то, чтобы сохранить красоту, отодвинуть пору увядания, продлить молодость. Сидит напротив мужчина, уверенный, обаятельный. Он — сам по себе ловушка, попав в которую не выбраться, противостоять ему невероятно тяжело. Я ощущаю это каждой клеточкой своего тела. Я возбуждена, встревожена, понимаю, что не должна снова подпасть под власть его обаяния. Шурик старается обаять меня, признаюсь, не знаю, для чего ему это нужно. В его карих глазах пляшут веселые чертики.

Память возвращает меня в тот вечер, когда я поднималась по ступенькам грязного обшарпанного дома, в холостяцкую квартиру Шурика. Мне не было двадцати. Невинность, которой, по слухам, я давно лишилась, все еще была при мне. Моим книжным приключениям, захватывающим романам, которые я переживала вместе с героями, вот-вот наступит конец, я ступаю на территорию страстей реальных. Я шла, зная, что мне предстоит взрослое, отчаянно манящее наслаждение. Я была уверена, что мне не придется раскаиваться в своем поступке.

Все именно так и случилось, только я очень быстро переросла те отношения, которые устраивали моего первого мужчину, мою первую любовь.