Там, в туманной дали, местность
переходила в необозримые низменности, конца краю которым не было видно даже
в этом прозрачном и морозном утреннем воздухе.
Фурия под Форрестом захрапела. Он сжал ей шенкелями бока и заставил
отойти к самому краю дороги, так как навстречу ему, топоча копытцами по
гравию, текла река серебристо поблескивающего шелка. Он сразу узнал стадо
своих премированных ангорских коз, у каждой из которых была своя родословная
и своя характеристика. Их было около двухсот.
Благодаря тому, что этих породистых коз осенью не стригли, их
сверкающая шерсть, ниспадавшая волной даже с самых молодых животных, была
тоньше, чем волосы новорожденного дитяти, белее, чем волосы человеческого
альбиноса, и длиннее обычных двенадцати дюймов, а шерсть лучших из них,
доходившая до двадцати дюймов, красилась в любые цвета и служила
преимущественно для женских париков; за нее платили баснословные деньги.
Форреста пленяла красота идущего ему навстречу стада. Дорога казалась лентой
жидкого серебра, и в нем драгоценными камнями блестели похожие на глаза
кошек желтые козьи глаза, следившие с боязливым любопытством за ним и его
нервной лошадью. Два пастуха-баска шли за стадом. Это были коренастые,
плечистые и смуглые люди с черными глазами и выразительными лицами, на
которых лежал отпечаток задумчивой созерцательности. Увидев хозяина, пастухи
сняли шапки и поклонились. Форрест поднял правую руку, на которой,
покачиваясь, висел хлыст, и прикоснулся к краю своей широкополой фетровой
шляпы.
Лошадь опять заплясала и завертелась под ним; он слегка натянул повод и
тронул ее шпорами, все еще не в силах оторвать взгляд от этих четвероногих
клубков шелка, заливавших дорогу серебристым потоком. Форрест знал, почему
они появились возле усадьбы: наступало время окота, когда их уводили с
пастбищ и помещали в особые загоны, где их ждали обильный корм и заботливый
уход. Глядя на них. Дик представил себе все лучшие турецкие и
южноафриканские породы и нашел, что его стадо вполне могло выдержать
сравнение с ними. Хорошее, отличное стадо!
Он поехал дальше. Со всех сторон раздавалось жужжание машин,
разбрасывающих удобрение. Вдали, на отлогих низких холмах, виднелось
множество упряжек, парных и троечных, -- это его широкие кобылы пахали и
перепахивали плугами зеленый дерн горных склонов, обнажая темно-коричневый,
богатый перегноем, жирный чернозем, настолько рыхлый и полный животворных
сил, что он как бы сам рассыпался на частицы мелкой, точно просеянной земли,
готовой принять в себя семена. Эта земля была предназначена для посева
кукурузы и сорго на силос. На других склонах посеянный раньше ячмень уже
доходил до колен и виднелись дружные всходы клевера и канадского гороха. |