Но она вовсе не походила на классы, которые Мери видела или могла представить себе. Во-первых, там было темно — так темно, что Мери с трудом различала лица учеников, сидевших за партами ниже учительской кафедры. Кроме того, она была маленькой; там было только семь учеников. Свет — если можно сказать, что он был — исходил от единственной свечи, которая горела ярко-зеленым пламенем и делала лицо учителя, склонившегося над ней, совсем ни на что не похожим.

Учитель был старым, и в этом странном свете казалось, что у него зеленые глаза, зеленые волосы и борода, зеленая кожа. Больше всего он был похож на водяного, Мери именно так представляла их себе, но только старше, еще зеленей и — нужно признать — казалось, что он сейчас растает. Он сидел, постукивая длинным скрюченным пальцем по столу, и занимался пением с учениками, сидящими на с трудом различимых партах.

В первый момент казалось, что они поют детскую песенку, а их парты напоминали парты в первых классах в стародавние времена, когда еще бабушка Мери была школьницей. Благодаря свету свечи Мери показались старомодными и длинное черное платье Мадам, и ее прическа. Но потом она увидела, что за партами вовсе не дети. В тусклом зеленом свете она разглядела их, бесплотные лица плыли наподобие зеленых теней; две старых дамы, пожилой господин с круглым, рябым лицом, еще три дамы помоложе, а седьмой ученик, о котором она с первого взгляда подумала, что он-то ребенок, оказался карликом средних лет. Пели они не знакомые Мери детские песенки, а что-то странное и какое-то неправильное. Казалось, что песенка начинается, как надо, а потом куда-то ускользает, так что в результате получается совсем странно и не слишком красиво.

«Наверно, это заклинание или наговор, — подумала Мери, — но какое тут может быть колдовство? Ничего, наверняка, не сделаешь ни с летающей метлой, ни с Тибом, ни с прекрасным, летящим-в-ночи цветком».

Песенка началась и тут же замерла, когда они с мадам Мамблхук вошли в дверь. Восемь пар глаз — все совершенно зеленые — уставились на нее. Она немного испугалась, но тут мягкое прикосновение к ноге напомнило ей о Тибе, и она быстро наклонилась, чтобы погладить его. Шерсть у него стояла дыбом, как будто он тоже был взволнован и испуган, но она при этом была такая шелковистая, такая настоящая, что это сразу успокоило Мери.

— Вот это первый курс в классе искусств, — начала Мадам. — Заклинания простейшего рода. Скисание молока, насекомые-паразиты на репе, снижение надоев. Во втором семестре мы пойдем дальше и займемся коликами, болями и лихорадкой. В третьем семестре мы все повторим и приступим к практике, а в декабре будут экзамены. — Она остановилась на минуту. — В Колледже у нас есть и свои развлечения. Ночные пикники — хотя они обычно только для пансионеров. И конечно, курс летных уроков. Спортивные игры на воздухе в летнее время. К слову сказать, дорогая, не надо пролетать мимо конюшни, это тревожит петушка на крыше. Наверно, ты заметила нашу частную посадочную полосу на северной башне.

— Мне кажется, заметила, — сказала Мери.

— В следующий раз пользуйся этим способом. Конечно, все ученики, приходящие и все остальные, приглашаются на ежегодный съезд в горах Гарца тридцатого апреля.

Мери совершенно не знала, что ответить, но директриса и не ждала от нее ответа. Она подала знак человеку за кафедрой, и все снова запели:

Мери сперва быстро наклонилась и погладила Тиба, а потом постаралась перекричать пение:

— Вы говорили что-то о лабораториях, Мадам. У вас есть научные курсы?

— Да, конечно. У нас есть научный курс повышенной сложности под руководством одного из самых замечательных волшебников, Доктора Ди. Его стоит послушать. Но я не уверена, что научные исследования для тебя.