Мильк старался отдалить минуту, когда ему придется зайти к Ле Буку: он не хотел разговаривать и отвечать на новые вопросы. В нем не было ни ненависти, ни злобы.
Сердце его переполняла нежность, печальная, тревожная и все же почти безмятежная; он остановился и некоторое время смотрел на двух щенков: один развалился на солнце, болтая лапами в воздухе, а другой, играя, его покусывал.
Иона вспомнил запах селедки на кухне, остатки рыбы, прилипшие к сковородке, которую Джина в спешке не успела помыть. Попробовал вспомнить, о чем они говорили за последним ужином, но не смог. Тогда он попытался восстановить в памяти мельчайшие подробности вчерашнего дня; он прожил его как обычно, не подозревая, что это самый важный день в его жизни.
Ему вспомнилась картина: он стоял за прилавком и обслуживал старичка, не знавшего толком, что ему нужно, когда Джина, которая поднялась наверх чуть раньше обычного, чтобы привести себя в порядок, появилась, одетая в красное платье. Это было прошлогоднее платье, в этом году она надела его впервые; так как она располнела, оно обтягивало ее еще сильнее. Джина дошла до порога и очутилась в прямоугольнике солнечного света: никогда еще она не казалась Ионе такой красивой.
Он не сказал ей об этом, потому что всякий раз, слыша его комплименты, она раздраженно пожимала плечами, а порой хмурилась. Как-то раз даже бросила сухо:
- Оставь! Я, знаешь ли, очень скоро стану старухой!
Он полагал, что понял ее. Раньше он не стремился в ней разобраться. Не хотела ли она сказать, что теряет молодость в этом старом доме, пропахшем заплесневелой бумагой? Не было ли это своего рода ироническим заверением, что скоро они сравняются в возрасте и ему нечего будет больше бояться?
- Я иду поздороваться с мамой, - объявила она.
Обычно в эти часы она долго у матери не задерживалась; у Анджелы, задерганной покупателями, не было ни минуты. Однако на этот раз Джина отсутствовала почти час. Назад пришла не с правой стороны, а с левой, противоположной той, где находился дом ее родителей, и, кроме того, не принесла с собой никаких пакетов.
Она никогда не получала писем - внезапно поразился он. У нее кроме Лут было много замужних подруг, уехавших из города. Как же могла она не получать иногда хотя бы открытку? Почта находилась на Верхней улице, в пяти минутах ходьбы от Пепито. Может, она получала там письма до востребования? Или звонила из автомата? За все два года их брака она ни разу не заговорила о Марселе, которого посадили на пять лет.
Убегала из дому она с другими; это позволяло Ионе предполагать, что Марселя Жено она забыла. Уже по меньшей мере полгода Джина не выходила вечерами одна, разве что посидеть с сынишкой Клеманс, и всегда возвращалась вовремя. К тому же он предполагал, что она вряд ли встречается с мужчинами: Джина была не их женщин, на которых любовь не оставляет следов. Он хорошо знал, каким бывает ее лицо, когда она бегает за кем-нибудь, ее усталый и неискренний вид и даже запах ее тела, становившийся иным.
Г-жа Арьель, торговка семенами, стоя за запертыми дверьми своей лавки, прилипла бледным лицом к стеклу и смотрела, как он шагает взад и вперед с видом человека, не знающего, куда идти, и он направился наконец к бару Ле Бука. Тот еще сидел с женой за столиком в комнате за баром; они доедали кровяную колбасу с пюре.
- Не беспокойтесь, - сказал Иона, - я подожду.
В баре было пусто. Перед обедом Фернан вымел грязные опилки, и теперь красные плитки пола блестели; весь дом дышал чистотой.
- Вы обедали у Пепито?
Он кивнул. |