|
И после этого я уже никогда не заговаривал с ними о боа-констрикторах, первозданных лесах или звездах; я просто опускался до их уровня и вел беседы о бридже, гольфе, политике и галстуках. И эти взрослые всегда бывали очень довольны тем, что познакомились с таким здравомыслящим человеком. 2 Так я и жил сам по себе, и не было у меня стоящего собеседника, пока шесть лет назад не пришлось мне совершить вынужденную посадку в пустыне Сахара. Что-то там сломалось в двигателе. А поскольку со мной не было ни механика, ни пассажиров, я решил собственными силами устранить эту серьезную неполадку. Ведь речь шла о жизни и смерти: моего запаса питьевой воды едва хватило бы на неделю. Итак, я впервые улегся спать на песке, в тысяче миль от людского жилья. Моряк, переживший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, -- и тот не был бы так одинок, поэтому вы представляете себе, как я удивился, когда на рассвете меня вдруг разбудил причудливый тоненький голосок, который произнес: -- Пожалуйста, нарисуй мне овечку! -- Что?! -- встрепенувшись, переспросил я. -- Нарисуй мне овечку! Я вскочил, опешив, будто от удара грома, захлопал глазами и внимательно оглядел все вокруг. Тут-то я и увидел какого-то необыкновенного крошечного человечка, который стоял неподалеку и с величайшей серьезностью рассматривал меня. Вот, если угодно, его портрет, лучший из всех, какие мне потом удалось нарисовать. Разумеется, созданный мною образ далеко не так обаятелен, как оригинал, но в этом нет моей вины: ведь, когда мне было шесть лет от роду, взрослые отбили у меня охоту заниматься живописью, и я так и не научился рисовать. Разве что боа-констрикторов снаружи и боа-констрикторов изнутри. Но тогда я лишь таращился на это невесть откуда взявшееся привидение, и глаза мои так и лезли на лоб от изумления. Не забывайте: я потерпел аварию в пустыне, в тысяче миль от населенных людьми мест. И тем не менее, мой маленький человечек вовсе не казался заблудившимся в песках, совсем не валился с ног от голода, жажды и усталости и уж тем паче не падал в обморок от страха. Он ничем не напоминал ребенка, потерявшегося в пустыне за тысячу миль от человеческого жилья. Наконец я вновь обрел дар речи и спросил: -- Но... что ты тут делаешь? В ответ он лишь повторил, медленно и настырно, словно речь шла о деле чрезвычайной важности: -- Пожалуйста, нарисуй мне овечку. Перед лицом непостижимой тайны человеку трудно набраться смелости и отказать в просьбе. Я был в тысяче миль от ближайшего жилья, мне грозила гибель, и тем не менее, сознавая, насколько это нелепо, я все же достал из кармана лист бумаги и свое вечное перо. Но тотчас вспомнил, что учился-то я все больше географии, истории, арифметике и грамматике, и с легким раздражением заявил этому мальчонке, что не умею рисовать. На что он ответил: -- Это пустяки. |
