С пробуксовкой колёс и со второй передачи золотисто-бежевый «вольво» резко трогается с места. Через минуту машина вылетает на простор Невского. Протестующе пищит бортовой компьютер, помешанный на безопасности.

– Пристегнись. – Зелёные глаза не отрываются от дороги.

Девушка на переднем пассажирском сиденье дрожащими пальцами послушно щелкает ремнём безопасности. Больше в салоне золотисто-бежевого «вольво» не произносится ни слова.

Объект двенадцатый: Финский залив

– Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга! Наш дорогой Карлсон теперь с нормальной температурой, и ему полагается пошалить…

Облако взаимного молчания обволакивало их всю дорогу до «Суоменлахти». Оно вышло с ними из машины, оно было с ними в лифте. И нарушил молчание Макс лишь в квартире, когда за ними закрылась дверь.

– Пойдём. – Он взял Киру за руку. Пальцы у нее холодные и чуть влажные.

Кира не ответила. Просто послушно, рука в руке, прошла следом. Туда, к его самому любимому месту, к панорамному окну, за которым поблёскивал разукрашенный лунным светом Финский.

– Садись. – Руки как-то привычно и внутренне правильно легли на ее плечи.

И Кира удивительно мягко и плавно опустилась на пол, туда, в его логово, в разброс разнокалиберных подушек. Села по-турецки, лицом к окну. Правильно села. Точно так, как частенько сидел перед этим стеклом он сам. Поэтому Макс сел зеркальной копией у нее за спиной, точно так же, по-турецки, лицом к Финскому. И ее затылку. От ее волос пахло свежим цветущим парком – ему почему-то вспомнилась последняя поездка в Варшаву и отцветающие каштаны. А еще как-то раз он был в Варшаве в апреле, прямо из промозглой питерской то ли еще зимы, то ли уже весны с головой окунулся в дурманящее бело-розовое облако цветущих яблонь, вишен и слив. Тогда даже голова кружилась от запахов. Примерно как сейчас.

Голова немного кружилась. Злость давно ушла. Его руки на ее плечах – это правильно. Словно прикрывал ей спину. Пока она делает первые взрослые шаги. Да. Надо же это как-то в слова облечь.

– Что ты видишь? – Он наклонился к ее уху. Лёгкое и приятное головокружение не отступало.

– Вода, – негромко отозвалась Кира. – Финский.

– Я всегда хотел жить именно так. Видеть из окна Финский. Слушай… – Макс вздохнул. – Наверное, в прошлый раз я как-то невнятно выразился. Со мной редко, но бывает такое. Я что хотел сказать… – Он протянул руку, подался чуть вперёд, прижимаясь к ее плечам. Коснулся пальцем стекла. Стукнул. – Там – моя мечта. Я давно этого хотел. С университета еще, наверное. И я шёл к этому. Я целенаправленно добивался этого. И, в конце концов – вот! – Еще раз стукнул по стеклу. И с сожалением отодвинулся назад. – Я живу в квартире с видом на Финский – так, как я и мечтал.

Кира молчала. Ее силуэт на фоне ночного окна казался и нарисованным, и настоящим одновременно.

– Нет, Кир, я не хвастаюсь, – Макс еще раз вздохнул. Чтобы вдохнуть аромат ветра и цветущего сада от ее волос. – Было бы чем. Я о другом хотел сказать. Я хотел чего-то. И я добивался и получил именно то, чего я хотел. Я не верю, слышишь, не верю, – повторил он с нажимом, – что доля в «Артемиде» – это то, что ты на самом деле хочешь. Так ведь? – Его пальцы сжались на ее плечах чуть сильнее. – Так?

Кира ответила не сразу.