Через некоторое время Эрнеста разбудили царапающие звуки. Сначала он ничего не видел — вокруг была полная темнота. Но он знал: происходит что-то ужасное. Постепенно темнота отступила, и комнату осветил зловещий, призрачный зеленоватый свет. Эрнест с колотящимся сердцем выскользнул из кровати, натянул брюки и подбежал к окну — посмотреть, что там царапается. Но ничего не увидел, кроме собственного отражения в стекле. Он повернулся, чтобы разбудить Артемиду, но она исчезла. Царапание и скрежет усилились. Потом раздалось потустороннее «уааааааааау», словно орала тысяча мартовских котов. Комната затряслась, сперва едва заметно, потом все сильнее. Скрежет становился все громче и резче. Эрнест услышал, как падают камни — сперва небольшие камушки, потом побольше, потом целый камнепад. Шум вроде бы шел из-за стены спальни. Осторожно приблизившись, Эрнест увидел, что в стене появились трещины; побелка осыпалась, образуя кучку на ковре. Скоро показалась штукатурка; потом обнажились рейки, составлявшие стену дома. Трах! Сквозь них проломилась гигантская лапа, ощетинившаяся когтями.

Эрнест не выдержал. Это слишком! Он схватил рубашку и бросился к лестнице. Но лестницы не было, да и стен, и дома тоже не было. Перед Эрнестом лежало черное пространство, залитое светом звезд. Эрнест побежал и вскоре оказался в лесу, среди огромных елей. Он услышал громовый рык, обернулся и увидел чудовищного кота с огненно-красными глазами — кот был похож на льва, только он был черно-белый и гораздо крупнее. Размером с медведя. С саблезубого тигра. Эрнест ускорил ход, он практически летел, но удары мягких лап зверя об усыпанную иглами лесную почву раздавались все громче и ближе. Эрнест увидел озеро и помчался к нему. Кошки не любят воду, подумал он и зашел в озеро. Издалека, из центра озера, прикрытого туманом, донесся звук льющейся воды. Потом Эрнест увидел ее, Артемиду, неподвижно стоящую посреди озера. Одну руку она подняла над головой, как статуя Свободы, а другой поддерживала одну из огромных грудей. Артемида направила грудь на Эрнеста, и из нее забил могучий фонтан молока или воды. Нет — подойдя ближе, Эрнест увидел, что это было не молоко, а фосфоресцирующая зеленая жидкость. И фигура не была Артемидой: это был металлический робот. И в озере была не вода, а кислота — она уже начала разъедать ему ноги. Эрнест открыл рот и изо всех сил закричал: «Мама! Мама! Помоги!» Но не смог издать ни звука.

Эрнест пришел в себя в машине, полуодетый. Он изо всех сил давил на газ, уносясь по Марин-драйв подальше от шварцвальдского дома Артемиды. Он попытался сосредоточиться на происшедшем, но страх пересилил. Сколько раз Эрнест убеждал пациентов и студентов, что кризис — это не только опасность, но и возможность? Сколько раз говорил, что страх — это путь, ведущий к познанию себя и к мудрости? Что кошмар дает больше информации, чем любые другие сны? Но, доехав до своей квартиры на Русской Горке, Эрнест прямо от двери рванулся не в кабинет — записать свой сон — а к аптечке, где лежала небольшая, раздаваемая врачам как образец, упаковка ативана, сильнодействующего антипанического средства. Но в ту ночь лекарство не принесло Эрнесту ни успокоения, ни сна. Утром он отменил все встречи с пациентами, назначенные на тот день, и с трудом распихал наиболее неотложные сессии по окнам в расписании следующего вечера.

Раннее утро он провел на телефоне, проговаривая свои переживания близким друзьям, и примерно через сутки ужасный, давящий, беспокойный гнет в груди начал утихать. Помогал сам процесс разговора с друзьями, акт исповеди, хотя никто из друзей, кажется, не смог встать на его точку зрения. Даже Пол, самый близкий и старый друг, который был наперсником Эрнеста еще со времен ординатуры, не понял: он пытался убедить Эрнеста, что кошмар был благословением, предостегающим Эрнеста от нарушения профессиональных правил.