Говоря это, Пола заглянула мне в глаза, и я начал было протестовать. Но она положила палец мне на губы и продолжала:

— В ту ночь, в полночь, монастырские колокола начали звонить по людям, которых мы потеряли. В группе нас было двадцать четыре человека, и колокола прозвонили двадцать четыре раза. Я сидела у себя в комнате, и, услышав первый удар колокола, испытала, в самом деле испытала, смерть своего брата. Меня накрыла волна невыразимой печали, когда я подумала обо всем, что мы делали с ним вместе, и о том, чего уже никогда вместе не сделаем. Потом случилась странная вещь: колокола продолжали звонить, и каждый удар приводил мне на ум кого-нибудь из умерших участников нашей группы «Мост». Когда звон прекратился, я вспомнила двадцать одного человека. И все время, пока звонили колокола, я плакала. Я плакала так сильно, что одна монахиня пришла ко мне в комнату, обняла меня и долго держала в объятиях.

— Ирв, ты их помнишь? Помнишь Линду, Банни…

— И Еву, и Лили. — На глаза навернулись слезы, когда я вместе с Полой начал вспоминать лица, истории, страдания участников нашей первой группы.

— И Мэдилайн, и Габби.

— И Джуди, и Джоан.

— И Ивлин, и Робина.

— И Сола, и Роба.

Обнявшись и слегка раскачиваясь, мы с Полой продолжали дуэт, панихиду, пока не погребли имена двадцати одного человека из нашей маленькой семьи.

— Это святой момент, Ирв, — сказала Пола, разжимая объятия и заглядывая мне в глаза. — Неужели ты не чувствуешь, что их души — рядом?

— Я их так ясно помню, и я чувствую, что ты рядом, Пола. Для меня это достаточно священно.

— Ирв, я тебя хорошо знаю. Помяни мои слова: придет день, и ты поймешь, до какой степени ты на самом деле верующий. Но с моей стороны нечестно пытаться тебя обратить, когда ты голодный. Пойду организую обед.

— Пола, подожди секунду. Несколько минут назад ты сказала, что твой брат никогда не отмахнулся бы от тебя. Это был намек?

— Когда-то, — сказала Пола, глядя на меня сияющими глазами, — в день, когда ты был мне нужен больше всего, ты меня покинул. Но то было тогда. И прошло. Теперь ты вернулся.

Я был уверен, что знаю, какой день она имеет в виду. Тот день, когда доктор Ли жонглировал мелом. Сколько времени занял полет мела? Секунду? Две? Но эти краткие моменты вмерзли в память Полы. Их можно было убрать разве что ледорубом. Я понимал, что не стоит и пытаться. Вместо этого я вернулся к ее брату.

— Ты говоришь, что твой брат был как скала, и это напоминает мне про камень, камень гнева, который ты однажды положила на стол между нами. Ты знаешь, ведь ты до сего дня не рассказывала мне, что у тебя был брат. Но его смерть помогает мне понять кое-что и о нас с тобой. Может быть, нас всегда на самом деле было трое — я, ты и твой брат? Я хочу понять, не из-за этой ли смерти ты решила быть сама себе скалой, так и не позволила мне стать твоей опорой. Может быть, его смерть убедила тебя, что все остальные мужчины хрупки и ненадежны?

Я остановился и подождал. Как она отреагирует? За все годы знакомства с Полой я впервые предложил ей интерпретацию, относящуюся к ней самой. Но она ничего не сказала. Я продолжал:

— Я думаю, так оно и есть. Мне кажется, хорошо, что ты поехала в тот монастырь, хорошо, что постаралась попрощаться с братом. Может быть, и у нас с тобой теперь все будет по-другому.

Опять молчание. Потом Пола с загадочной улыбкой пробормотала:

— Теперь пора и тебя покормить, — и ушла на кухню.

Были ли эти слова — «Теперь пора и тебя покормить» — признанием, что я только что накормил ее? Черт, как трудно дать что-либо этой женщине!

Через минуту, когда мы сели есть, Пола посмотрела на меня в упор и спросила:

— Ирв, у меня беда.