— Я давно покончил с этим…

— Ладно, парень, бери себя в руки. Иди, приступай к делу.

Арман старался. Он был сосредоточен, замкнут и молчалив. В первый день до обеда подтаскивал мрамор к режущему станку. Перерыв просидел в тени, под навесом. «Идем в столовую!» — крикнули ему ребята из бригады. Не пошел. После перерыва начал рубить камень, но дело не спорилось. Он работал с остервенением, почти бессознательно, хотел забыться, избавиться хоть на время от образа матери, все время стоявшего перед ним.

Безуспешно.

И так дней десять.

Ахметкали почти не разговаривал с Арманом. Только подойдет, посмотрит, как тот словно беснуется над куском серого мрамора, и отойдет снова. Что задумал Арман высечь из этого огромного камня в человеческий рост? Сначала мастер не понимал и хотел было сказать: «Чего дурью маешься, занимайся делом». Потом вспомнил, что за парень Арман, вспомнил его состояние и опять промолчал, не бросил упрека: почему, мол, не занимаешься плановой работой?!

Первое время Ахметкали казалось, что его новый рабочий просто впустую проводит дни. Молча, бессмысленно приставляет к камню каленую сталь лезвия долота и без устали бьет по его рукоятке молотком. Но с тех пор как на поверхности серого мрамора стало вырисовываться изображение человеческого лица, мастер заметил — Арман и вовсе стал работать как одержимый, по десять — двенадцать часов в сутки, а не по семь, как положено. И ночевал на заводе. Дня ему мало! Свою каморку в цехе теперь не оставлял открытой, навесил на двери замок…

Если раньше к Арману заходил Ахметкали, теперь и его нет. Приболел старина. Ребята по бригаде, в общем-то, уже знали, что работает он над скульптурой человека, и не лезли с лишними расспросами.

Дней через десять Ахметкали выздоровел. Придя на работу, первым делом заглянул к Арману. Он был поражен, увидев, как тот хлопочет над скульптурой женщины.

— Бог мой, — осторожно ощупывая мрамор, говорил Ахметкали. — И не похоже, и похоже на покойную Акгуль. Горе ее похоже.

— Я хотел показать, в каких муках она умирала и как была беззащитна… — отозвался на слова мастера Арман.

— Ты извини, браток, но мне до сих пор так и непонятно, что же привело ее к скоропостижной смерти?

— Мать не выдержала гибели у нее на глазах своего единственного сына…

— Вот уж сказал… И вовсе не понять. Единственный-то у нее был ты. Ты… живой. Как же это?

Арман почти выкрикнул с горестным вздохом:

— Да лучше бы мне умереть, чем жить!

Мастер не стал больше ни о чем расспрашивать. Сокрушенно качая головой, отошел.

Возвратившись из отпуска, директор завода Касымов распорядился — изготовить из серого мрамора, который он лично привез из Киргизии, памятник одному усопшему видному научному деятелю. Заказ был срочный и требовал немедленного исполнения. Ахметкали, получив указание, задумался. Потом отправился к директору, заговорил напрямик:

— У нас нет серого мрамора.

Касымов удивился:

— Куда же он подевался?!

С директором шутки плохи, он был человеком вспыльчивым и резким. Ахметкали, конечно, помнил, что Арман начал тесать камень самовольно. Однако в этот момент решил взять ответственность на себя.

— Мы пустили его на доброе дело, — сказал мастер как можно доброжелательнее, словно пытался внушить это же чувство и директору.