— Что еще за доброе дело?! — вспылил в ответ Касымов.

Ахметкали старался быть спокойным.

— Вы помните, — начал он издалека, — осенью мы приняли каменотесом паренька, по имени Арман…

— Это ты говоришь о том бездельнике, у которого отец профессор?

— Да, о том. Так вот… Он, оказывается, единственный сын у родителей…

Директор не дал договорить, резко оборвал:

— Знаю… бьет баклуши, пьяница, картежник. Зря и взяли-то. Какой из него рабочий?

— Так-то так. Но… из парня все-таки можно еще сделать человека. Не такой уж он пропащий.

— Сомневаюсь. Да и зачем ты обо всем этом разглагольствуешь тут? Какое это имеет отношение к делу?

— Видите ли… Профессор-то всего-навсего отчим. А вот родная мать парня вскоре после вашего отъезда умерла.

— Ну что ж? Вечная ей память…

— Камень мы отдали Арману, он попросил… Из него парень сам вытесал скульптуру матери.

— То есть как это вытесал? — заорал Касымов. — Скульптор он, что ли? Тогда почему поступил простым рабочим?

— Да он, по правде говоря, и сам не знал, что может сделать скульптуру…

— А-а, черт вас разберет! Деньги-то он хоть внес за мрамор?

— Нет.

— Тогда о чем же мы говорим? Подарили ему этот мрамор, да? Ты хоть понимаешь, старая твоя голова, какой урон нанесен заводу?

— Видимо, урон немалый… Зато какой памятник!

Тут уж Касымова прорвало:

— Эй, ты что несешь? Мы кто? Артель по подряду на могильные плиты? Мне не нужны ваши сантименты! Я их не подошью к плану! Мы государственное предприятие…

— Да вы взгляните, только взгляните, что он сумел создать, этот Арман! — не поддаваясь настроению директора, говорил Ахметкали. — Памятник еще не закончен, но уже сейчас это творение художника. Будем думать все, как его оприходовать, где взять средства.

Касымов поднялся из своего кресла. Это был человек, который каждый свой шаг по службе рассматривал с точки зрения выполнения плана завода. И уж если кто-то был ему помехой на пути к выполнению плана, этот «кто-то» становился его первым врагом. Будь то хоть сын родной. Он и его немедля наставил бы на путь истинный…

Касымов не увидел в скульптуре никакой символики, никакого художественного мастерства. Камень так и остался для него камнем. И все же, стараясь быть объективным, еще несколько раз обошел вокруг глыбы. Взыскательно осмотрев все, медленно перевел взгляд на застывшего в стороне Армана:

— С натуры делал кого-то или как?

— Да нет. По памяти… Скульптуру матери… — сказал Арман.

— Матери? Ах да… Прими мое соболезнование. Сколько же ей было лет?

— Исполнилось пятьдесят.

— А еще остались дети, кроме тебя?

— Нет.

Видимо, больше Касымов не знал, что говорить Арману. Не знал и того, что же следует предпринять с этим самым памятником. Обошел его еще раза два вокруг, потрогал руками…

— Я же этот камень чуть не на себе тащил вон откуда, — опять заволновался директор.

Ахметкали смекнул: сейчас не пощадит и Армана, накинется на него. Поэтому опять как ни в чем не бывало убедительно заговорил:

— Вот спасибо! Зато какой памятник получился!

— Какой памятник получился?

— Прекрасный! Замечательный! Настоящий!

— Ничего ни прекрасного, ни замечательного не вижу.

Старый мастер с сожалением пожал плечами: мол, вольному — воля.