Но о созидателе надо судить по миру, который он сотворил. Да, шесть полных кругов прошла твоя жизнь, и все равно ты смотришь на этот мир, как в первый день, когда открыл глаза. Все связано с твоей жизнью: ковыль у обочины, струящийся под ветром; мышка, спешащая в нору; камень, изъеденный ветром, и пыль, которая когда-то была камнем, — все в тебе и с тобой. Но как же тогда смерть? В чем тайна? Мир во мне и со мной, пока я жив. Но все знают, что после смерти никто не воскресает. Зачем жизнь, смерть? Для чего? Родился человек, живет — плохо ли, хорошо ли, счастливо или несчастливо, богато или бедно, в любви или в ненависти — живет, радуется солнцу, снегу или дождю, тучным травам, жиреющим баранам, быстрым коням, приходит время — влюбляется, рожает детей, кормит, оберегает и наставляет их. И так день за днем, год за годом катится жизнь, проносится, словно степь под копытами крылатого скакуна, и ты летишь, небрежно покачиваясь в седле, весь захваченный неотвратимым движением. Вечной кажется жизнь. Как земля, на которой ты родился. Солнце, что с первой секунды согревало тебя. Небо, под которым ты любил. Но нет-нет и напомнит о себе смерть, что бьет неожиданно и покрепче любого батыра. Вышибла из седла одного, другого твоего сверстника.

Вот и Басикара…

Помнишь, как мальчишками соперничали с ним в байге? Той самой, первой в жизни байте, когда ты на иноходце из косяка Туйебая пришел вторым. Где теперь тот конь? Где сам Туйебай, одно имя которого приводило тебя — и одного ли тебя? — в трепет? А сам счастливый победитель? Ты так ему завидовал, что все отдал, чтобы только быть на его месте. Басикара опередил тебя и здесь, на последней дороге. Лежит в больнице, а ты, задыхаясь, кашляя, спотыкаясь, все еще бежишь… Куда? К чему? К черной яме, что разинула беззубый рот, сжевавший стольких победителей и побежденных? И то, что вчера еще имело имя, называясь человеком, отцом, мужем, другом, — застывшее, одеревенелое, трижды запеленатое в последнюю свою одежду — в белую мату — скоро поплывет над головами родственников, друзей, знакомых.

Неужели такое будет и с тобой? Тогда для чего все? Твои труды, радости, печали, борьба с недругами и помощь друзьям, недостойные ссоры, горячие клятвы, сама любовь, наконец? Разве еще не вчера ты шептал единственные слова любимой, той, чьи ореховые глаза светили тебе ярче звезд? Разве не ты, словно пьяный, молол невесть что, едва ли сам понимая смысл своих слов? И ради чего? Сладостного мига?! Теперь и от него осталась одна горечь.

А как билось сердце, когда она в саукеле, покачивая перьями филина, в малиновом камзоле с серебряными пуговицами плыла на празднично украшенном верблюде к твоей кибитке! Скажи она тогда лишь слово, разве не бросил бы всю свою жизнь к ее ногам ради предстоящей ночи? Куда уходит любовь? Нежность? Безумие прошедших ночей? Да с тобой ли это было? Когда? В какой жизни? Кого тебе подсунули вместо звонкоголосой птицы? Эту каргу с потухшим лицом, выцветшими глазами и грудями словно пустые корджуны? Воистину, если аллах хочет наказать человека, он лишает его разума.

Ну, а сам ты тот же, что с нетерпением неистового буры дожидался первой ночи, а потом молил, чтобы белый петух, живущий на девятом небе, хоть раз прозевал рассвет? Можешь ли ты сесть в седло без чужой помощи? И не ты ли кряхтишь: «Ох, мои колени. Моя поясница. Мои ноги… И когда им будет покой?!» Но если бы указали срок кончины, разве стало бы тебе легче? Или забыл, как расстающиеся с этим светом вымаливают у аллаха день, час, мгновенье… Только б жить, дольше жить, вечно жить! Но для чего? Ушли силы, ушла любовь, ушли дети. Скот, за которым ты ходил, оберегая его пуще глаза, давно превратился в пыль.