– У нас тут детям головы отрезают, – недовольно ответил следователь, только сейчас уловив иронию.

– Это, конечно, перебор, – живо согласился врач. – Хотя, знаете… Помню, мы с мамой во время войны ехали в эвакуацию на машине. Нас там человек пять было. Увидели по дороге истерзанный труп, и знаете что?

– Что?

– Поехали дальше. Мы просто очень спешили, понимаете? Нас не шокировало, что кто-то поиздевался над погибшим, а потом пошел себе дальше. В нас не было жалости. Человек ко всему привыкает, в том числе и к жестокости. В то время для нас было обычным делом то, что сейчас сложно даже вообразить, но мы это так не воспринимали. А ваш убийца уже вошел в раж. Теперь он будет совершенствоваться в своей жестокости. Каждое следующее убийство будет все менее тщательно продуманным, но все более кровавым и садистским.

– Увлеченный профессионал? – переспросил Телицын, пристально разглядывая сидящего перед ним человека. Он был уверен, что тот начнет сыпать профессиональными терминами, которыми люди часто пытаются замаскировать свою интеллектуальную беспомощность, но этот карикатурный врач, будто сошедший со страниц романа Гашека, говорил сейчас о вполне конкретных вещах.

– Совершенно верно. Психопат обычно имеет уникальную способность концентрироваться на чем-то одном. В ущерб личным отношениям, чувствам, хобби. В ущерб всему.

– Этот человек занят только поисками новых жертв?

– Сексуальное отклонение тем и отличается от пристрастия, что всегда стремится к расширению, всегда норовит завладеть человеком. Как и любая другая болезнь, оно постепенно полностью поглощает личность. Вполне вероятно, что она у него все еще имеется, а значит, он может заниматься профессионально каким-то делом. Но, скорее всего, страсть к подросткам заставила его искать работу, связанную с детьми.

– Пионервожатый, учитель?

– Да, вполне вероятно. Пионервожатый или учитель подходят, хотя я бы расширил этот список до спортивных тренеров, завхозов, уборщиков в школах…

– Я понял, – оборвал его следователь. – И смертной казни он не боится, вы говорите?

– Полагаю, он ее ищет повсюду.

– То есть?

– Судя по тому, что мне стало известно о преступнике, сексуальная составляющая вопроса для него второстепенна. Его очень интересуют мальчики, которым на вид лет двенадцать. Но в его случае первичное расстройство – садомазохизм, стремление к причинению боли подросткам этого возраста.

– И почему тогда он стремится к казни? – спросил Телицын. Психиатр говорил вроде бы понятные вещи, но произносил их таким тихим, вкрадчивым и мягким голосом, что уже на второй фразе следователь замечал, что теряет нить разговора, а на третьей – начинал клевать носом. Наверное, у врача это было профессиональной привычкой, но поддерживать беседу в таком ключе было сложно.

– Вы не думали, почему они его интересуют, если сексуальная сторона для него вторична? Что-то темное произошло у него в этом возрасте, событие, которое не позволило ему спокойно жить дальше. Возможно, он даже самому себе не признается в этом. Если не вдаваться в подробности, то, убивая других, он метафорически уничтожает себя. Так что смерти он не боится, а вот жизнь его пугает.

– По мне, так он должен быть насильником-отморозком, но никак не учителем, – пробормотал Телицын, когда понял, что пауза затянулась.

– Не путайте садизм с агрессией, молодой человек. Преступник слишком труслив и ничтожен.

– Я понял вас, – вздохнул следователь и многозначительно посмотрел на дверь.