– Эти дешевые. Дорогие под замком в ветеринарке.

– Что, так хорошо охраняют? Прямо конвой день и ночь стоит? – начал подтрунивать Костя.

– Конвой не стоит, взять в целом можно кое-что оттуда, – задумчиво протянул Головкин.

– А сколько дадут за это? – тут же посерьезнел подросток.

– Лет или рублей? – с издевкой спросил хозяин квартиры.

– Все воруют, – рассудительно ответил Рома. Так рассудительно обычно умеют говорить только дети, повторяющие слова родителей.

– Завтра обсудим. Обдумать надо, – сказал наставник, доставая из шкафа видеокассету с новым боевиком.

Остаток вечера они втроем завороженно следили за перипетиями сюжета «Не отступать и не сдаваться», одного из первых фильмов, в которых снялся мегапопулярный в те годы Жан-Клод Ван Дамм.

На следующий день после занятий в школе Рома снова отправился к дому дяди Сережи. Подросток был так погружен в свои мысли, что не ответил на приветствие той же женщины, которую они с другом встретили накануне. Соседка Сергея Головкина, гулявшая с собакой, заметила, что школьник как-то слишком взволнован.

Рома буквально за минуту взлетел по лестнице на седьмой этаж и нажал кнопку 48-й квартиры.

– Чего тебе? – спросил Головкин, увидев на пороге подопечного.

– Я подумал, мы можем все организовать с аптечкой, если там правда дорогие препараты. Их легко продать? – выпалил подросток.

– Проходи на кухню, – велел мужчина. – Видел барыг возле школы? А рядом с конезаводом? А тех парней со стеклянными глазами, которые у теплотрассы ошиваются? – Рома молча кивал и с каждым следующим кивком казался все более испуганным. – Так вот, все они за любые деньги кое-что оттуда купят, – удовлетворенно закончил Головкин.

– Что я должен делать?

– А что ты будешь делать, когда тебя поймают?

– Что вы имеете в виду? Молчать, конечно, буду. За одиночку меньше дают, – со знанием дела и явно повторяя чужие слова, ответил подросток.

Головкин усмехнулся, сделал шаг назад и внимательно осмотрел подростка – так, будто видел его впервые. Судя по всему, мужчину удовлетворил этот осмотр, потому что он хмыкнул и, ничего не говоря, ушел в комнату. На кухню он вернулся, держа в руках фотоаппарат Polaroid, о котором тогда мечтали буквально все. Еще бы не мечтать! Ведь вместо того, чтобы тратить 36 кадров пленки, бежать в ателье, чтобы ее проявить, и потом, спустя месяц, поражаться тому, как это тебе удалось скроить такую физиономию, можно было просто нажать кнопку – и через пару секунд Polaroid выплевывал маленький квадратный снимок. Несколько мгновений Рома завороженно смотрел на фотоаппарат, а потом поднял непонимающий взгляд на своего наставника.

– Это зачем? – спросил он.

– Мне нужны гарантии, что ты меня не сдашь милиции, – пояснил Головкин. – Раздевайся.

– То есть как?

– Раздевайся-раздевайся. Захочешь рассказать о сообщнике – помни, что я им первым делом эти снимки покажу, – развеселился вдруг мужчина.

Подросток еще какое-то время медлил, но потом все-таки начал стягивать с себя брюки. В конце концов, он и так всегда делал это в раздевалке, когда приходил на занятия к дяде Сереже. Пару раз Головкин сам переодевался вместе с учениками. Все видели друг друга без одежды, так что вроде бы ничего плохого в этом не было.

Головкин, затаив дыхание, наблюдал за тем, как школьник оголяет перед ним свое тело. У него в голове не укладывалось, что это происходит по его приказу, что сейчас мальчишка полностью в его власти и не просто подчиняется, а верит ему.