– Точно одни пришли? – повторил вопрос хозяин квартиры, прерывая затянувшееся молчание.

В этот момент за окном послышалось утробное урчание мотоцикла. Головкин вдруг переменился в лице и моментально из добродушного и странноватого дяди Сережи превратился в опасного зверя, который надвигался на подростков.

– Вы кого ко мне привели? – спросил он так тихо и зловеще, что у обоих ребят по телу побежали мурашки – порой шепот страшнее крика.

– Никого, а что такое-то? Мотоцикл… – заговорил было Костя.

– Вон отсюда, – прошипел Головкин.

Рома взял приятеля за локоть и потащил к выходу. Всю дорогу он молча слушал возмущенно-недоумевающие тирады друга, радуясь в душе тому, что в итоге все так вышло. Во-первых, не пришлось смотреть кино в обществе дяди Сережи, а во-вторых, у него теперь появилось законное основание больше никогда не контактировать с человеком, сделавшим те странные снимки на свой Polaroid.

На следующий день у Головкина начался отпуск, который он собирался провести в привычных разведывательных поездках на пригородных электричках, но случай с Ромой выбил его из колеи. Убивать подростка было нельзя, так как его тут же принялись бы искать и очень скоро вышли бы на зоотехника. Парень в любой момент мог проболтаться о том, что дядя Сережа заставил его раздеться, чтобы сфотографировать. До поры до времени Рома держал рот на замке, понимая, что в случае огласки придется рассказать о планировавшемся ограблении, но он все еще был жив. По-настоящему молчат только мертвые. Живые рано или поздно начинают говорить.

Неделя для Головкина превратилась в один нескончаемый день. С каждым часом внутренняя пружина все больше сжималась и все сильнее хотелось убивать. Он все так же сидел на старой продавленной тахте у себя в квартире, смотрел невидящим взглядом в мутный, покрытый пылью экран телевизора, курил одну сигарету за другой и буквально «видел» то, как Рома рассказывает о случившемся следователю, а тот открывает дело о домогательствах к несовершеннолетнему. Когда в коридоре однокомнатной квартиры зазвонил телефон, Головкин так испугался, что уронил тлеющую сигарету на линолеум.

– Сынок, тут такое случилось… – раздался в трубке голос матери.

Женщина звонила довольно часто, но ни разу разговор не начинался так нервно. Обычно эти телефонные беседы состояли из десятка одних и тех же фраз, которые произносила мать, и стольких же односложных ответов Сергея. В детстве Головкин не раз видел, как Лариса тихонько скулит на кухне после очередного пьяного дебоша отца, но никогда не разговаривал с ней, если она находилась в подобном состоянии. В такие моменты он старался обходить мать стороной и делать вид, что ее нет, смутно ощущая, что нужно проявить сочувствие, но не зная, как именно это сделать.

– Что произошло? У вас все хорошо? – выдавил из себя Головкин.

Оказалось, мать наконец решилась на шаг, который нужно было сделать еще пятнадцать лет назад, – выгнала мужа из квартиры и подала на развод. Отец Головкина даже после этого не готов был принять тот факт, что жена решила его бросить, поэтому продолжал каждый день устраивать скандалы на лестничной клетке, звонить с угрозами, мольбами и редкими заискивающими комплиментами. Чем больше он осознавал, что на этот раз все серьезно, тем чаще впадал в ярость.

– Я боюсь, что он придет снова, сынок, – причитала женщина, которой попросту не с кем было поделиться личными проблемами. Дочь она еще не считала разумным существом, способным вникнуть в суть происходящего, а близких подруг у нее никогда не было.